Отправлено: 16.01.09 10:07. Заголовок: БИБЛИОТЕКА ДОМА РЫЖЕГО ПСА

 Отправлено: 16.01.09 10:13. Заголовок: Джером К.Джером. Мое знакомство с бульдогами

Хочу предложить Вашему вниманию, главы из книги одного из любимых моих писателей. Это одна из тех книг, которые я помню почти наизусть, но тем не менее, всегда с удовольствием обращаюсь к ним, особенно если надо поправить настроение



Джером К.Джером. Мое знакомство с бульдогами



-----------------------------------------------------------------------
Пер. - М.Колпакчи. В кн.: "Джером К.Джером". Лениздат; 1980.
OCR & spellcheck by HarryFan, 23 August 2002
-----------------------------------------------------------------------

(Из сборника "Дневник одного паломничества и другие рассказы" -
"Diary of a Pilgrimage and other Stories", 1891)



Что за великолепный пес наш английский бульдог! Как он свиреп,
молчалив, неумолим и страшен, когда стоит на страже интересов своего
хозяина, и как безропотен и кроток, когда дело касается лично его.
Нет на свете собаки нежнее и ласковее бульдога. Но на вид этого не
скажешь. Мягкость его нрава отнюдь не бросается в глаза случайному
наблюдателю. Бульдог напоминает того джентльмена, о котором говорится в
популярном стишке:

Он парень что надо, но не с первого взгляда!
Сначала понять, раскусить его надо!

В первый раз я встретился с бульдогом, так сказать, лицом к лицу много
лет тому назад. В ту пору я жил на даче вместе с одним из моих друзей,
одиноким молодым человеком, которого звали Джорджем. Однажды вечером мы
пошли смотреть туманные картины и вернулись домой поздно, когда хозяева
уже спали. Правда, они не забыли оставить в нашей комнате зажженную свечу.
Мы прошли к себе, сели и стали снимать ботинки.
И тут только мы заметили, что на коврике перед камином лежит бульдог.
Собаки с более сосредоточенно-свирепой физиономией и с сердцем, более
чуждым, как мне показалось, всем возвышенным и утонченным побуждениям, я
еще ни разу не видел.
Как правильно заметил Джордж, бульдог этот был скорее похож на
языческого идола, чем на жизнерадостную английскую собаку.
Бульдог, должно быть, поджидал нас. Он встал, приветствовал нас
зловещей усмешкой и занял позицию между дверью и нами.
Мы улыбнулись ему вымученной, заискивающей улыбкой.
- Ты добрый песик, ты славный, хороший песик, - сказали мы ему и
закончили вопросом, допускавшим только утвердительный-ответ: - Ты ведь
хороший песик?
На самом деле мы этого не думали. У нас сложилось особое мнение о нем,
и оно было явно отрицательным. Но мы-не выражали его вслух. Ни за что на
свете не хотели бы мы обидеть пса. Он пришел к нам с визитом, был, так
сказать, нашим гостем, и мы, как благовоспитанные молодые люди, понимали,
что не имеем права даже намеком проявить неудовольствие по поводу его
посещения. Нашей задачей было по возможности смягчать щекотливость его
положения.
Мне кажется, что нам удалось уговорить его не стесняться. Во всяком
случае, он чувствовал себя как дома, чего мы не могли сказать о себе. Не
обратив ни малейшего внимания на все наши любезности, он сразу
заинтересовался Джорджем, особенно его ногами.
Джордж, помнится, очень гордился своими ногами. Сам я не видел в них
ничего такого, что могло бы оправдать тщеславие Джорджа, мне они всегда
казались достаточно неуклюжими. Но справедливость требует признать, что
именно они обворожили бульдога. Он приблизился к Джорджу и стал
рассматривать их с видом исстрадавшегося знатока, нашедшего наконец свой
идеал. Закончив предварительный осмотр, он недвусмысленно улыбнулся.
Джордж в те времена был еще скромен и застенчив. Он зарделся и задрал
ноги на кресло, а заметив, что бульдог не скрывает своего намерения
полезть вслед за ними, перебрался на стол, где и уселся на корточки,
охватив коленки руками. Потерпев неудачу с ногами Джорджа, пес, видимо,
собрался утешиться моими. Но я тоже полез на стол, присоединившись к
Джорджу.
Сидеть в течение долгого времени, согнув колени, на шатком одноногом
столике не ахти как удобно, особенно с непривычки, и мы оба сильно
затосковали. Будить криками о помощи всю семью наших хозяев нам не
хотелось. У нас была своя гордость, и мы опасались, что зрелище, которое
мы собой представляли, сидя на столе, покажется этим малознакомым людям не
слишком внушительным.
В таком положении мы молча просидели около получаса, все время-чувствуя
на себе укоризненный взгляд бульдога, устроившегося на соседнем кресле.
Чуть только кто-нибудь из нас делал движение, как бы желая спуститься со
стола, его взгляд загорался простодушным восторгом.
Через полчаса мы принялись обсуждать, не целесообразно ли рискнуть и
перейти в наступление, но решили воздержаться.
- Никогда не следует, - сказал Джордж, - смешивать безрассудство с
храбростью. Храбрость, - продолжал он (у Джорджа был дар говорить
афоризмами), - есть мудрость зрелого возраста, а безрассудство - порок
юности.
Он сказал, что, пока этот пес в комнате, спустить ноги со стола значит
наглядно доказать наше безрассудство. В итоге мы обуздали себя и остались
сидеть на столе.
Прошло еще около часа, после чего нам до такой степени опротивела жизнь
и наскучил голос мудрости, что мы пошли на риск и, набросив на
подкарауливавшего нас убийцу скатерть, успели выскочить за дверь.
Утром мы пожаловались нашей хозяйке, заявив, что нельзя же оставлять в
жилых помещениях свирепых хищников, и изложили ей вкратце, хоть и не
совсем точно, что произошло.
Вместо чуткого женского сочувствия, которого мы вправе были ожидать,
старушка опустилась в кресло и залилась смехом.
- Как! - воскликнула она. - Неужели вы испугались старичка Бузера! Да
ведь он мухи не обидит! У него не осталось ни одного зуба, у бедняжки. Мы
его с ложечки кормим. Посмотрели бы вы, как кошка гоняет его с места на
место; жизнь уже стала ему в тягость. А к вам он, наверное, пришел
приласкаться: привык, что все его жалеют.
Вот каким было чудовище, заставившее нас в холодную ночь просидеть
полтора часа на столе без ботинок.
Еще мне вспоминается встреча с бульдогом моего дяди. Дядя получил от
одного из своих приятелей совсем молодого бульдога - великолепную собаку,
но с незаконченным образованием, как сказал этот приятель. Других
недостатков у бульдога не было. Мой дядя отнюдь не считал себя
специалистом по части дрессировки бульдогов, но ему казалось, что это дело
несложное, и потому он, поблагодарив друга, потащил подарок домой на
веревке.
- И ты хочешь заставить нас жить в одном доме с этим ублюдком? - с
негодованием воскликнула моя тетушка, явившись в дядин кабинет через час
после прибытия бульдога.
Четвероногий герой дня выступал за ней следом, и весь вид его говорил
об идиотском самодовольстве.
- В чем дело? - удивленно воскликнул мой дядя. - Ведь это первоклассный
пес. В прошлом году его отец заслужил одобрение на выставке в "Аквариуме".
- Ах, так! Могу сообщить тебе, что сын этого отца стал на путь, который
вряд ли заслужит ему одобрение со стороны соседей, - с горечью возразила
тетушка. - Если тебе угодно знать, он только что расправился с котом
бедной миссис Мак-Слэнгер! Нам еще предстоит выдержать хорошенький
скандальчик.
- Нельзя ли как-нибудь замять эту историю? - сказал мой дядя.
- Замять! - повторила тетушка. - Если б ты присутствовал при их
сражении, то не сидел бы здесь, рассуждая, как дурак. Послушайся моего
совета, - прибавила она, - возьмись поскорее за его дрессировку... или как
это называется, что делают с собаками, - пока на его совести нет
человеческих жертв.
В ближайшие дни дяде было некогда заняться песиком, и единственное, что
оставалось делать, это держать его взаперти, строго следя, чтобы он не
выбрался из дому.
Ну и хлопот же он нам наделал! Не то чтобы у этого животного было злое
сердце. Нет, намерения его были превосходны: он старался выполнять свой
долг, Плохо то, что в своем усердии он заходил слишком далеко, и при этом
руководствовался преувеличенным, и даже в корне ошибочным, представлением
о своих обязанностях и своей ответственности. Он, очевидно, был убежден,
что его держат здесь для того, чтобы он не позволил ни одной живой душе
приблизиться к дому. А если кому-нибудь все же удалось проскользнуть в
дом, то выпустить такого человека на улицу нельзя ни под каким видом.
Мы старались внушить ему более скромный взгляд на его роль в жизни
нашей семьи, но безуспешно. Составив собственное представление о цели
своего земного бытия, он проводил свои убеждения и жизнь с излишним, на
наш взгляд, рвением.
Ему удалось нагнать такого страха на наших поставщиков, что они под
конец перестали заходить в палисадник. Они не отказывались приносить нам
продукты, но бросали их через изгородь в сад, не открывая калитку, а мы
уже, по мере надобности, подбирали то, что было нужно.
- Ступай в сад и погляди, - говорила мне, бывало, тетушка, у которой я
тогда гостил, - нет ли там сахара. Мне кажется, я видела несколько пачек,
под большим розовым кустом. Если нет, зайди в магазин Джонса и попроси,
чтобы принесли несколько фунтов.
А на вопрос кухарки о том, что приготовить к завтраку, тетя отвечала:
- Право, Джен, я не знаю, что у нас есть. Может, в палисаднике найдутся
отбивные котлеты, а если нет, то на лужайке я как будто заметила кусок
говядины для бифштексов.
На другой день после обеда к нам пришли водопроводчики, чтобы исправить
какой-то пустяк в кухонном кипятильнике. Бульдог, увлеченный в это время
изгнанием почтальона за пределы палисадника, не заметил, как они прошли на
кухню с черного хода. Вернувшись и застав их уже за работой, он едва не
лишился чувств и, по-видимому, горько раскаялся в своей оплошности. Но
ничего не поделаешь, они были уже тут, и единственное, что ему оставалось,
это проследить, чтобы они никуда не скрылись.
Водопроводчиков было трое (чтобы выполнить подобного рода работу,
всегда нужны три человека. Первый приходит сообщить, что скоро придет
второй. Второй является и говорит, что ему некогда, а третий идет вслед за
вторым, спрашивая, не приходил ли первый), и наш преданный бессловесный
страж продержал их в кухне (подумайте только, держать водопроводчиков в
доме дольше, чем это до зарезу необходимо) целых пять часов, пока не
вернулся дядя! И счет гласил: за работу по ремонту крана, производившуюся
мастером и двумя рабочими в течение шести часов, следует восемнадцать
шиллингов, расход на материал - два пенса, итого восемнадцать шиллингов
два пенса.
К нашей кухарке бульдог почувствовал неприязнь с первого взгляда. Мы
его за это не осуждали. Она была сварливой старухой, и мы сами ее
недолюбливали. Но когда дошло до того, что он перестал пускать ее в кухню
и она не могла выполнять свои обязанности, в результате чего дядя с тетей
должны были стряпать обед сами с помощью горничной - девушки усердной, но
совершенно неопытной, - мы почувствовали, что такое отношение к нашей
кухарке равносильно травле.
Мой дядя решил, что дольше пренебрегать дрессировкой бульдога нельзя.
Сосед, живший через дом от нас, всегда говорил о себе, как о большом
знатоке спорта, и вот к нему-то и направился мой дядя, чтобы
посоветоваться, как взяться за дело.
- О, - беззаботно сказал сосед, - выдрессировать бульдога - нехитрая
штука. Потребуется немного терпения, вот и все.
- Это меня не пугает, - ответил дядя. - Нам и сейчас надо немало
терпения, чтобы жить с ним под одной крышей. С чего начинают дрессировку?
- Что ж, я научу вас, - сказал сосед. - Вы ведете его в комнату, где
меньше мебели, закрываете за собой дверь и запираете ее на задвижку.
- Понимаю, - кивнул головой мой дядя.
- Оставляете его в центре комнаты на полу, а сами становитесь перед ним
на колени и начинаете его дразнить.
- Ах, вот как!
- Да, и раздражаете его, пока он не озвереет от ярости.
- Насколько я знаю свою собаку, на это не потребуется много времени, -
задумчиво заметил дядя.
- Тем лучше. Как только он озвереет, он кинется на вас.
Дядя согласился, что это вполне правдоподобно.
- Он захочет впиться вам в горло, - продолжал сосед. - И тут вам надо
быть начеку. Не раньше, чем он прыгнет, но до того, как он повиснет на
вас, вы должны нанести ему прямой удар по носу и сделать ему нокаут.
- Так-так-так! Я начинаю вас понимать.
- Вот-вот, но помните: как только вы его собьете с ног, он вскочит и
снова бросится на вас, и вы должны опять швырнуть его на пол. И продолжать
нокаутировать до тех пор, пока он не выбьется из сил и не покорится.
Добейтесь этого только один раз, и дело сделало. Впредь он будет ласков,
как ягненок.
- Так, - сказал дядя, вставая со стула. - И вы полагаете, что это
хороший способ?
- Безусловно, - ответил сосед, - он всегда приносит успех.
- Не сомневаюсь, - ответил дядя. - Мне только пришло в голову, почему
бы вам, имеющему сноровку в подобных вещах, _самому_ не зайти к нам и не
попробовать свои силы? Мы можем предоставить вам отдельную комнату, и я
позабочусь, чтобы вам не мешали.
- И если, - продолжал мой дядя, с сердечной заботливостью, столь
характерной для его отношения к окружающим, - если, вопреки ожиданиям, вы
не сумеете в критический момент стукнуть собаку по носу или если _вы_
выбьетесь из сил раньше, чем бульдог, - что ж, я с удовольствием возьму на
свой счет все похоронные издержки. Надеюсь, вы знаете меня достаточно
хорошо и не сомневаетесь, что вся церемония будет обставлена красиво и с
должным вкусом.
И мой дядя удалился.
Затем мы посоветовались с нашим мясником. Тот согласился, что метод
нокаута никуда не годится, в особенности, когда применять его рекомендуют
пожилому семейному человеку, страдающему одышкой. Вместо этого мясник
предложил моему дяде как можно больше гулять с бульдогом, неусыпно следя
за каждым его шагом.
- Достаньте хорошую длинную цепь, - сказал он, - и дайте ему каждый
вечер как следует пробежаться. Не отпускайте от себя ни на шаг. Заставьте
его слушаться и возвращайтесь домой лишь после того, как он устанет до
полусмерти. Делайте это, не пропуская ни одного дня, месяца два подряд, и
он станет смирным, как дитя.
- Кажется, при таком способе не столько я буду его натаскивать, сколько
он таскать меня за собой, - пробормотал мой дядя и, поблагодарив мясника,
вышел из лавки. - Придется все-таки взяться за дело. И зачем я связался с
этой проклятой собакой!
И каждый вечер со священной пунктуальностью дядя прикреплял длинную
цепь к ошейнику несчастного пса и вытаскивал его из домашнего уюта, чтобы
утомить до изнеможения. Но бульдог возвращался домой свеженький как
огурчик, а дядя плелся за ним, еле дыша, и шумно требовал рюмку виски.
Дядя, оказывается, не представлял себе, что в прозаическом
девятнадцатом веке могут происходить такие волнующие события, какие он
испытал, пока дрессировал бульдога.
О, как безудержна азартная скачка вперегонки о ветром по пустырю, когда
бульдог охотится за ласточкой, а дядя, не имея сил удержать его, летит
следом, держась за другой конец цепи!
О, как веселы шалости на лугах, когда бульдог стремится вцепиться в
корову, а корова - забодать бульдога, и они, нападая и увертываясь, кружат
вокруг моего дяди!
И как приятно беседовать с пожилыми дамами, когда бульдог, опутав их
ноги цепью, опрокидывает их на землю, и мой дядя усаживается рядом на
дорогу, распутывает цепь и помогает им встать!
Но однажды в субботу наконец наступает кризис. Бульдог, как всегда,
выводит моего дядю на прогулку, На дороге играют нервные дети. Они видят
собаку, кричат и разбегаются. Шаловливый молодой бульдог принимает это за
игру, вырывает цепь из рук дяди и летит за детьми. Дядя летит за
бульдогом, отчаянно ругая его. Нежный папаша стоит в палисаднике и видит,
что свирепая собака гонится за его обожаемыми детьми, и, заметив
беспечного хозяина собаки, летит вслед за дядей, отчаянно ругая его. Все
население выбегает на улицу. Раздаются возгласы: "Позор!" В собаку швыряют
чем попало. Что не попадает в собаку, попадает в дядю, что не попадает в
дядю, летит в нежного папашу. Вперед, через весь поселок, вверх на горку,
через мост, кругом по лужайке обратно - хороший круг: полторы мили без
передышки! Дети падают в изнеможении, бульдог резвится около них, у детей
истерика, нежный папаша и мой дядя, вконец запыхавшись, подбегают.
- Почему вы не подозвали к себе собаку? Нельзя же быть таким злыднем на
старости лет!
- Я забыл, как ее зовут, понимаете? Нельзя же быть таким дураком на
старости лет!
Нежный папаша вопит, что дядя науськал собаку на детей, дядя в
негодовании оскорбляет папашу, разъяренный папаша атакует дядю. Дядя
защищается зонтиком. Преданный бульдог приходит на помощь и наносит
нежному папаше существенный урон. Появляется полиция. Бульдог атакует
полицию, Дядя и папаша арестованы. Дядя оштрафован: пять фунтов стерлингов
и издержки - за вырвавшуюся на волю свирепую собаку. С дяди берут еще один
штраф: пять фунтов стерлингов и издержки - за оскорбление нежного папаши,
На дядю накладывают третий штраф: пять фунтов стерлингов и издержки - за
оскорбление полиции.
Вскоре после этого мой дядя расстался с бульдогом. Но он не отдал его
первому встречному. Он преподнес его в качестве свадебного подарка одному
из своих ближайших родственников.
Однако самую печальную историю из всех, какие я слышал в связи с
бульдогами, рассказала мне моя тетушка, и произошла она с ней самой.
Вы смело можете поверить этой истории, потому что она исходит не от
меня, а от моей тетушки, никогда не осквернявшей себя ложью. Эту историю
вы можете рассказать язычникам, чувствуя, что учите их истине и творите
добро. Во всех воскресных школах нашей местности эту историю рассказывают
с нравоучительной целью. Она из тех историй, которым поверят даже
маленькие дети.
Произошло это еще во времена кринолинов. Тетушка, жившая тогда в одном
провинциальном городке, однажды утром отправилась за покупками и
остановилась на Хай-стрит, чтобы поболтать со своей приятельницей, миссис
Гамворси, женой местного врача. Она (моя тетушка) была в то утро в новом
кринолине, в котором, по ее собственному выражению, неплохо выглядела. Это
было огромное сооружение, негнущееся, как решетка, и прекрасно _сидевшее_
на ней.
Дамы стояли перед магазином Дженкинса, торговца сукнами. Тетушка
полагает, что нижний обруч кринолина каким-то образом приподнялся. Так или
иначе, но рослый и сильный бульдог, все время вертевшийся около них,
ухитрился юркнуть под кринолин моей тетушки и очутился там в плену. Попав
внезапно в темную, мрачную камеру, бульдог, разумеется, испугался и стал
бешено рваться наружу. Но куда бы он ни прыгал, он всюду натыкался на
кринолин. Стремясь вперед, он увлекал за собой кринолин, а вместе с ним
мчалась и тетушка.
Никто не понимал, что происходит. Сама тетушка не знала, в чем дело.
Никто не видел, как бульдог забрался к ней под кринолин, зато все увидели,
что степенная, всеми уважаемая немолодая дама внезапно и беспричинно
бросила свой зонтик, понеслась по Хай-стрит со скоростью десять миль в
час, с опасностью для жизни перебежала через улицу, повернула назад и
домчалась по другой стороне, затем боком, как рассерженный краб, ввалилась
в бакалейную лавку, три раза обежала ее кругом, задев и опрокинув все, что
было на прилавке, выскочила, пятясь, на улицу, сбила с ног почтальона,
кинулась на мостовую, где завертелась волчком, с минуту постояла в
нерешительности, а потом снова пустилась бегом в гору, да так, будто с
цепи сорвалась. При этом она вопила, чтобы хоть кто-нибудь ее остановил.
Все думали, конечно, что она сошла с ума. Люди шарахались от нее,
летели, как солома, гонимая ветром. Через пять секунд Хай-стрит стал
пустыней. Обыватели попрятались, кто в лавки, кто в дома, и
забаррикадировали двери. Особо храбрые мужчины выскакивали, хватали
маленьких детей и под одобрительные крики уволакивали их домой. Кучера и
возницы, оставив экипажи и телеги, карабкались на фонарные столбы.
Неизвестно, что случилось бы, если бы это приключение затянулось.
Паника была так сильна, что мою тетушку, может быть, застрелили бы или
окатили водой из пожарной кишки. К счастью, она выбилась из сил. Издав
вопль отчаяния, она рухнула на землю и, шлепнувшись на собаку, задавила
ее. И тогда в тихом провинциальном городке снова водворилось спокойствие.

 Отправлено: 16.01.09 10:32. Заголовок: пенка Замечательная..

пенка Замечательная тема, а я любитель читать и Джером К.Джером любимый автор!!! Спасибо за прекрасное начало дня!

 Отправлено: 16.01.09 10:40. Заголовок: Джером К.Джером. Дядюшка Поджер спешит на поезд

Джером К.Джером. Дядюшка Поджер спешит на поезд



-----------------------------------------------------------------------
Пер. - Н.Рахманова. В кн.: "Джером К.Джером". Лениздат; 1980.
OCR & spellcheck by HarryFan, 23 August 2002
-----------------------------------------------------------------------

Из книги "Трое за границей" ("Three Men on the Bummel"), 1900




Двести пятьдесят дней в году дядюшке Поджеру приходилось ездить из
Илинг-коммона в Лондон поездом 9:13.
От дома дядюшки Поджера до станции было восемь минут ходьбы. Вот что он
всегда говорил: "Имея в запасе четверть часа, можно идти не торопясь".
Поступал же он обычно так: выходил за пять минут до отхода поезда и бежал
бегом. Не знаю, право, почему, но в пригороде все так делали. В то время,
в Илинге проживало много толстых джентльменов, которые служили в Сити и
поэтому ездили ранним поездом в город; возможно, некоторые и теперь живут
там. Все они выходили из дому поздно, все держали в одной руке черный
портфель и газету, а в другой - зонт, и все они, независимо от погоды,
последние четверть мили бежали.
Няньки, посыльные мальчишки, бродячие торговцы - словом, все, кому
нечего делать, собирались по утрам на лугу поглядеть на бегущих
джентльменов и приветствовали громкими возгласами наиболее достойных.
Зрелище было не из блестящих - бежали они скверно, - но к делу относились
серьезно и старались изо всех сил. Если их упражнения и не доставляли
зрителям эстетического удовольствия, то уж, во всяком случае, восхищали
своей добросовестностью.
Иногда в толпе заключались небольшие, безобидные пари:
- Ставлю два против одного на старикашку в белом жилете!
- Десять против одного вон на того пузана, который пыхтит как паровоз!
Если, конечно, он не кувырнется через голову раньше, чем добежит!
- Ставлю столько же на _красного мотылька_! - таким именем один юнец с
сачком для ловли бабочек наградил дядюшкиного соседа, отставного военного
- джентльмена весьма внушительного, который отчаянно багровел от натуги.
Дядя и другие бегуны не раз писали в илингскую газету, горько жалуясь
на нерадивость местной полиции, а редактор печатал пламенные передовицы о
недостатке вежливости среди простонародья, особенно в западных пригородах
Лондона. Но это ровно ни к чему не привело.
Нельзя сказать, чтобы дядюшка поздно вставал, - просто все неприятности
приключались с ним в самую последнюю минуту. После завтрака он первым
долгом терял газету. Мы сразу догадывались об этом по его виду, ибо в
подобных случаях дядюшка взирал на мир с изумлением и негодованием.
Дядюшке Поджеру никогда не приходило в голову сказать себе: "Я
бестолковый старик. Я вечно все теряю и забываю, где что лежит. Я
совершенно не способен найти что-нибудь без чужой помощи и доставляю этим
массу хлопот окружающим. Пора взяться за ум и исправиться". Ничего
подобного он не говорил. Напротив, потеряв что-нибудь, он в результате
какого-то непостижимого хода мыслей приходил к убеждению, что в этом
виноват кто угодно, только не он.
- Сию минуту она была у меня в руках! - вопил он.
По его тону можно было подумать, что он окружен невидимыми
волшебниками, которые похищают предметы с единственной целью разозлить
его.
- Не оставил ли ты ее в саду? - высказывала предположение тетка.
- Зачем я вдруг стану оставлять газету в саду? Кому она там нужна? Я
хочу взять ее с собой в поезд.
- А может быть, ты положил ее в карман?
- Нет, вы только послушайте, что говорит эта женщина! Да ведь сейчас
уже без пяти девять; неужели я стоял бы здесь, если бы газета была у меня
в кармане?! Что я - идиот, по-твоему?
Тут кто-нибудь восклицал: "А это что?" - и протягивал дядюшке аккуратно
сложенную газету.
- Я убедительно прошу не трогать моих вещей, - огрызался дядя, с
раздражением выхватывая ее из чужих рук.
Он открывал портфель, чтобы положить туда газету, и, взглянув на нее,
застывал с оскорбленным видом.
- Что случилось? - спрашивала тетка.
- Позавчерашняя, - отвечал он, роняя газету; он бывал так подавлен, что
даже не мог кричать и сердиться.
И хоть бы изредка газета для разнообразия оказалась вчерашней! - нет,
всегда позавчерашняя, за исключением вторника: тогда она была субботняя.
В конце концов мы находили ему газету. Чаще всего дядюшка сидел на ней.
Тогда он улыбался - не радостно, а устало, как человек, который осужден
жить среди скопища безнадежных дураков.
- И вы, под самым вашим носом... - он не заканчивал фразы: он всегда
гордился своим умением владеть собой.
Покончив с газетой, дядюшка устремлялся в прихожую, куда тетя Мария
обычно собирала детей, чтобы они попрощались с ним. Сама тетка никогда не
выходила из дому, не простившись нежно со всеми домочадцами. "Никто не
знает, - говорила она, - что может случиться".
Разумеется, кого-нибудь из детей обязательно недоставало. Заметив это,
остальные шестеро с криками рассыпались по всему дому в поисках
пропавшего. Как только они исчезали, тот появлялся неизвестно откуда,
оправдываясь и уверяя, что он все время находился тут, рядом. Он
немедленно отправлялся искать остальных, чтобы сообщить им, что он
нашелся. В течение по крайней мере пяти минут все искали друг друга.
Дядюшке Поджеру как раз хватало этого времени на то, чтобы отыскать свой
зонт и потерять шляпу. Наконец вся компания снова собиралась в передней, и
в этот момент часы в гостиной начинали бить девять. Бой у этих часов был
какой-то неприветливый, бессердечный, всегда приводивший дядюшку в такое
волнение, что он совершенно терялся: целовал одних, дважды, других
пропускал, забывал, кого он уже поцеловал, а кого нет, и был вынужден
начинать все сначала. Он говорил, что мы нарочно перепутывались, и я не
стану утверждать, будто обвинение это совсем лишено оснований. В
довершение ко всему, у кого-нибудь из детей лицо непременно было выпачкано
чем-то липким, и именно этот отпрыск особенно усердно проявлял свою
любовь.
Если дела шли слишком гладко, старший мальчик объявлял, что все часы в
доме отстают на несколько минут и он сам накануне опоздал из-за этого в
школу. Услышав это, дядюшка опрометью кидался к калитке и, выбегая из нее,
обнаруживал, что с ним нет ни портфеля, ни зонтика. И тут все, кого тетка
не успевала перехватить, бросались догонять его. Двое дрались на ходу за
зонтик, а остальные облепляли портфель. Вернувшись, мы открывали, что
дядюшка Поджер самую нужную ему вещь оставил на столе в передней, и
начинали представлять себе, что он скажет, когда вернется домой.

 Отправлено: 16.01.09 10:46. Заголовок: Джером К.Джером. Рассеянный человек

Джером К.Джером. Рассеянный человек



-----------------------------------------------------------------------
Пер. - М.Колпакчи. В кн.: "Джером К.Джером". Лениздат; 1980.
OCR & spellcheck by HarryFan, 23 August 2002
-----------------------------------------------------------------------

(Из сборника "Наброски в трех цветах" -
"Sketches in Lavender Blue and Green", 1893)



Вы приглашаете его к себе на обед в четверг, упомянув, что у вас
соберутся несколько человек, которые жаждут с ним познакомиться.
- Но смотри не перепутай, - говорите вы, вспоминая случавшиеся с ним
недоразумения, - не вздумай прийти в среду.
Он добродушно смеется и начинает метаться по комнате в поисках записной
книжки.
- В среду мне нужно сделать несколько зарисовок платьев в Меншен-хаус,
так что я никак бы не мог прийти, - говорит он. - А в пятницу я еду в
Шотландию, там в субботу открывается выставка картин. Видишь, на этот раз
все устраивается как нельзя лучше. Но, черт возьми, где же моя записная
книжка? Впрочем, неважно, я при тебе запишу это вот тут.
Вы стоите рядом, пока он записывает ваше приглашение на листке бумаги.
После того как он прикалывает его над письменным столом, вы спокойно
уходите.
- Надеюсь, что сегодня он все-таки придет, - говорите вы жене в четверг
вечером, переодеваясь к обеду.
- А ты уверен, что растолковал ему все как следует? - недоверчиво
спрашивает она, и вы инстинктивно чувствуете, что в случае недоразумения
она свалит всю вину на вас.
Бьет восемь часов. Все остальные гости в сборе. В половине девятого
вашу жену таинственно вызывают из гостиной и горничная сообщает ей, что,
если гости сейчас же не сядут за стол, кухарка, выражаясь образно, умывает
руки.
Вернувшись в гостиную, ваша жена говорит, что если уж обедать, то лучше
делать это не откладывая. Она, очевидно, недоумевает, почему вы
притворялись и не сказали сразу, что забыли пригласить своего приятеля.
За супом и рыбой вы рассказываете разные анекдоты о его рассеянности.
Но постепенно пустое место за столом нагоняет на всех уныние, и с
появлением жаркого разговор переходит на покойных родственников.
В пятницу вечером, в четверть девятого, он подкатывает к вашему
подъезду и неистово звонит. Услышав в передней его голос, вы выходите к
нему.
- Виноват, запоздал! - весело восклицает он. - Дурак кэбмен повез меня
на Алфред-плейс вместо...
- А зачем ты, собственно, явился? - прерываете вы его, чувствуя, что в
этот момент вы не в состоянии относиться к нему с обычным добродушием. Он
ваш старый друг, и вы позволяете себе говорить с ним грубо.
Он смеется и хлопает вас по плечу:
- А мой обед, дружище? Я умираю с голоду.
- В таком случае, - ворчливо отвечаете вы, - отправляйся обедать
куда-нибудь в другое место. Здесь ты обеда не получишь.
- Что это значит, черт возьми! - говорит он. - Ты же сам звал меня к
обеду.
- Ничего подобного, - отвечаете вы. - Я приглашал тебя на четверг, а не
на пятницу.
Он недоверчиво смотрит на вас.
- Но у меня в голове засела пятница. Как это могло случиться? -
настойчиво спрашивает он.
- Такая уж у тебя память, - объясняете вы, - когда речь идет о
четверге, ты непременно вдолбишь себе в голову пятницу! Кстати, ты как
будто должен был сегодня выехать в Эдинбург?
- Ах, боже мой! - кричит он. - Ну, конечно! - и вылетает на улицу и во
все горло зовет извозчика, которого только что отпустил.
Возвращаясь к себе в кабинет, вы размышляете о том, что ему придется
совершить путешествие в Шотландию во фраке, а наутро он должен будет
послать швейцара гостиницы в магазин готового платья за костюмом. И вы
злорадствуете.
Еще хуже оборачивается дело, когда в роли хозяина оказывается он сам.
Помню, я как-то летом гостил у него. Он жил тогда в понтонном домике,
стоявшем на приколе в уединенном местечке между Уоллингфордом и Дейслоком.
Было около часу дня, и мы сидели на борту, болтая ногами в воде.
Вдруг из-за поворота показались две лодки, в каждой из них сидело шесть
празднично одетых людей. Заметив нас, они принялись размахивать платками и
зонтиками.
- Гляди-ка, - сказал я, - они ведь тебе машут.
- Нет, это такой обычай, - ответил он, не глядя. - Просто какая-нибудь
компания возвращается после пикника.
Лодки приближались. Когда они были в двухстах ярдах, на носу первой из
них поднялся во весь рост пожилой джентльмен и что-то закричал нам.
Услышав его голос, Мак-Куэй так подпрыгнул, что чуть не свалился в
воду.
- Великий боже, - завопил он, - ведь я совершенно забыл!
- О чем ты забыл? - недоуменно спросил я.
- Да ведь это приехали Палмерсы, Грэхемы и Гендерсоны. Я пригласил их
всех на завтрак, а у меня на борту ничего, кроме двух бараньих котлет и
фунта картофеля! Хоть шаром покати! Да еще и юнгу я отпустил на целый
день!..
В другой раз, когда я как-то завтракал с ним в клубе, к нам подошел наш
общий приятель Хольярд.
- Что вы, друзья, собираетесь делать сегодня? - спросил он,
подсаживаясь к нашему столику.
- Если тебе нечего делать, поедем со мной, - сказал Хольярду Мак-Куэй.
- Я собираюсь прокатиться с Линой в Ричмонд. (Лина была той юной особой,
которую он в данный момент считал своей невестой. Впоследствии выяснилось,
что он одновременно был помолвлен еще с двумя девушками, но о них он
совсем забыл.) Ты можешь сесть сзади, места хватит.
- С удовольствием, - сказал Хольярд, и они все втроем укатили в
двуколке.
Часа через полтора Хольярд, усталый и удрученный, вошел в курительную
комнату клуба и упал в кресло.
- А я думал, что ты отправился в Ричмонд с Мак-Куэем, - сказал я.
- Ты не ошибся, - ответил он.
- Что-нибудь случилось? - продолжал я.
- Да. - Его ответы были весьма немногословны.
- Коляска опрокинулась? - допытывался я.
- Она - нет, я - да.
Его речь и нервы были в одинаково плачевном состоянии. Я стал ждать
объяснения, и немного погодя он рассказал мне следующее:
- До Путни мы добрались, всего один раз наскочив на конку. Стали
подыматься в гору, и тут он вдруг решил сделать поворот. Ты знаешь, как
Мак-Куэй расправляется с поворотами. Срезает угол, шпарит через тротуар,
потом через дорогу и въезжает прямиком в противоположный фонарный столб.
Обыкновенно к этому успеваешь подготовиться, но тут я никак не
предполагал, что он собирается повернуть, и очнулся уже на мостовой, в
окружении дюжины гогочущих зевак. Как и всегда в таких случаях, прошло
несколько минут, пока я опомнился и сообразил, что произошло. Когда я
поднялся, они были уже далеко. Я долго бежал за ними, крича что было сил,
и со мной бежала целая орава мальчишек, которые вопили, как вырвавшиеся на
свободу черти. Но с таким же успехом можно было взывать к покойникам. В
общем, мне пришлось вернуться сюда в омнибусе.
- Если бы у них была хоть капля здравого смысла, - добавил он, - они бы
поняли, что произошло, хотя бы по тому, как качнулся экипаж. Я ведь не
муха.
Он жаловался на ломоту во всем теле и сказал, что пойдет домой. Я
предложил послать за кэбом, но он заявил, что предпочитает идти пешком.
В тот же день вечером я встретил Мак-Куэя на премьере в Сент-Джемском
театре. Он пришел делать зарисовки для журнала "График". Заметив меня, он
тотчас же протиснулся ко мне сквозь толпу.
- Тебя-то я и хотел видеть! - воскликнул он. - Скажи, брал я Хольярда с
собой в Ричмонд сегодня?
- Конечно, - ответил я.
- Вот и Лина говорит, что брал, - пробормотал он в полном
замешательстве, - но я готов поклясться, что его не было в коляске, когда
мы добрались до гостиницы Королевы в Ричмонде.
- Все в порядке, - сказал я, - ты выронил его в Путни.
- Выронил в Путни? - повторил он. - Не помню такого случая.
- Зато он помнит, - ответил я. - Спроси его самого. Он весь полон
воспоминаниями.
Все знакомые Мак-Куэя считали, что он никогда не женится. Казалось
немыслимым, чтобы он ничего не перепутал и запомнил одновременно час,
церковь и девушку. Говорили, что если он даже доберется до алтаря, то
забудет, зачем пришел, и выдаст невесту за собственного шафера. Хольярд
считал, что Мак-Куэй ужо давно женат, но что подобная мелочь изгладилась
из его памяти. Я лично был убежден, что если его свадьба и состоится, то
на следующий день он о ней все равно забудет.
Но мы все ошибались. Каким-то чудом обряд венчания благополучно
совершился, так что, если предположение Хольярда справедливо (что вполне
вероятно), то можно ожидать некоторых осложнений.
Правда, мои собственные опасения рассеялись, как только я увидал
молодую супругу. Это была прелестная и веселая маленькая женщина, совсем
не из тех, которые могут допустить, чтобы муж о них забывал.
Я не видел его со времени свадьбы, которая произошла весной.
Возвращаясь как-то из Шотландии, я не спешил и по пути домой остановился
на несколько дней в Скарборо. Пообедав за табльдотом, я надел макинтош и
вышел погулять. После месяца в Шотландии на английскую погоду внимания уже
не обращаешь. Мне хотелось подышать воздухом, несмотря на ливень и ветер.
С трудом продвигаясь против ветра по темному берегу, я споткнулся о
какую-то скрючившуюся фигуру. Прижавшись к стенке набережной, этот человек
старался хоть немного укрыться от непогоды. Я ожидал, что он выругается,
но он был, видимо, слишком подавлен, чтобы на что-нибудь реагировать.
- Простите, я не заметил вас, - извинился я.
При звуке моего голоса он вскочил и воскликнул:
- Неужели это ты, дружище?
- Мак-Куэй! - удивился я.
- Клянусь Юпитером, еще никогда я так не радовался встрече! - Он так
тряс мою руку, что чуть не оторвал ее.
- Но что ты здесь делаешь, черт побери? - спросил я. - Ты же насквозь
промок.
Он был в светлых брюках и теннисной куртке.
- Да, - ответил он. - Я не думал, что пойдет дождь. Утром была хорошая
погода.
У меня мелькнуло опасение, что от переутомления он уже начал
заговариваться.
- Почему ты не идешь домой? - спросил я.
- Не могу, - ответил он. - Не знаю, где я остановился. Я забыл свой
адрес. И ради бога, - продолжал он, - поведи меня куда-нибудь, где можно
поесть. Я буквально умираю с голоду.
- Разве у тебя нет с собой денег? - спросил я, пока мы шли к гостинице.
- Ни пенса, - ответил он. - Мы с женой приехали сюда из Йорка в
одиннадцать часов утра, вещи оставили на вокзале, а сами пошли искать
квартиру. Как только устроились, я переоделся и вышел погулять; сказал
Мод, что вернусь к ленчу, примерно к часу Дня. И уж такой я дурак, что
даже не записал адреса и не запомнил дороги... Положение прямо ужасное, -
продолжал он. - Ума не приложу, где ее искать теперь. Я надеялся, что она
вечером зайдет в сад при курзале, и потому с шести часов околачивался
около входа, но зайти туда не мог. У меня не было трех пенсов на билет.
- Неужели тебе совсем не запомнились ни улица, ни дом? - спросил я.
- Хоть убей, не обратил внимания, - ответил он. - Я во всем положился
на Мод и был спокоен.
- А ты пробовал наводить справки в меблированных комнатах? - спросил я.
- Еще как пробовал! - воскликнул он с горечью. - Всю вторую половину
дня упорно бродил от дома к дому и спрашивал, не живет ли здесь миссис
Мак-Куэй? В большинстве случаев, хозяин, вместо ответа, захлопывал двери
перед самым моим носом. Я обратился к полицейскому, думал, он что-нибудь
посоветует, а тот идиот только расхохотался. Я так рассвирепел, что
поставил ему фонарь под глазом и должен был удирать. Теперь меня, наверно,
ищут.
Потом я пошел в ресторан, - мрачно продолжал он, - попробовал уговорить
хозяйку отпустить мне в долг порцию жаркого. Но она сказала, что не раз
уже слыхала подобные басни, и при всех выгнала меня вон. Я думаю, что
утопился бы, если б не встретил тебя.
Переодевшись в сухое платье и поужинав, он немного успокоился, но дело
оказалось сложнее, чем можно было подумать. Их лондонская квартира была
закрыта, и родственники его жены уехали путешествовать за границу. Ему
даже некому было написать письмо, с уверенностью, что оно будет переслано
жене: он не знал точно, с кем она переписывается. Вряд ли им было суждено
в ближайшее время встретиться на этом свете. И хотя он, бесспорно, любил
свою жену и хотел ее отыскать, мне показалось, что он ожидал этой встречи,
если ей вообще суждено было состояться, без особенно радостных
предчувствий.
- Ей все это покажется странным, - бормотал он задумчиво, сидя на краю
кровати и медленно снимая носки. - Ей несомненно все это покажется
странным.
На следующий день, то есть в среду, мы отправились к адвокату и
изложили ему обстоятельства нашего дела, Он навел справки у всех, кто в
Скарборо сдает в наем меблированные комнаты, и в четверг днем Мак-Куэй,
подобно герою салонной пьесы, был в последнем акте возвращен в свой дом к
своей жене.
При следующей встрече с Мак-Куэем я спросил, что ему сказала жена.
- О, почти все то, что я ожидал, - ответил он.
Но что именно он ожидал, он так мне и не рассказал.

 Отправлено: 16.01.09 11:07. Заголовок: Мне очень-очень-очен..

Мне очень-очень-очень нравится Джеймс Хэрриот. Я регулярно могу перечитывать его книги. Хочу предложить Вам свой самый любимый рассказ "Седрик" из книги "Собачьи истории"

23. Седрик

Голос в трубке был каким-то странно нерешительным.
– Мистер Хэрриот… Я была бы очень вам благодарна, если бы вы приехали посмотреть мою собачку…
Женщина. Вернее, дама.
– Разумеется. А в чем дело?
– Ну-у… он… э… у него… он страдает некоторым метеоризмом.
– Прошу прощения?
Долгая пауза.
– У него сильный метеоризм.
– А конкретнее?
– Ну… полагаю, вы понимаете… ветры… – Голос жалобно дрогнул.
Мне показалось, что я уловил суть.
– Вы хотите сказать, что его желудок…
– Нет-нет, не желудок. Он выпускает… э… порядочное количество… э… ветров из… из… – В голосе появилось отчаяние.
– А-а! – Все прояснилось. – Понимаю. Но ведь ничего серьезного как будто нет? Он плохо себя чувствует?
– Нет. Во всех других отношениях он совершенно здоров.
– Ну и вы все-таки считаете, что мне нужно его посмотреть?
– Да-да, мистер Хэрриот! И как можно скорее. Это становится… стало серьезной проблемой…
– Хорошо, – сказал я. – Сейчас приеду. Будьте так добры, мне надо записать вашу фамилию и адрес.
– Миссис Рамни. «Лавры».
«Лавры» оказались красивым особняком на окраине Дарроуби, стоящим посреди большого сада. Дверь мне открыла сама миссис Рамни, и я был ошеломлен. Не столько даже ее поразительной красотой, сколько эфирностью ее облика. Вероятно, ей было под сорок, но она словно сошла со страниц викторианского романа – высокая, стройная, вся какая-то неземная. И я сразу же понял ее телефонные страдания. Такое воплощение изысканности, деликатности – и вдруг!..
– Седрик на кухне, – сказала она. – Я провожу вас.
Поразил меня и Седрик. Огромный боксер в диком восторге прыгнул ко мне и принялся скрести мою грудь такими огромными задубелыми лапами, каких мне давно видеть не приходилось. Я попытался сбросить его, но он повторил свой прыжок, восхищенно пыхтя мне в лицо и виляя всем задом.
– Сидеть! – резко сказала дама, а когда Седрик не обратил на нее ни малейшего внимания, добавила нервно, обращаясь ко мне: – Он такой ласковый.
– Да, – еле выговорил я. – Это сразу заметно. – И сбросив, наконец, могучую псину, попятился для безопасности в угол. – И часто этот… э… метеоризм имеет место?
Словно в ответ, почти осязаемая сероводородная волна поднялась от собаки и захлестнула меня. Видимо, радость от встречи со мной активизировала какие-то внутренние процессы в организме Седрика. Я упирался спиной в стену, а потому не мог подчиниться инстинкту самосохранения и бежать, а только заслонил лицо ладонью.
– Вы имели в виду это?
Миссис Рамни помахала перед носом кружевным платочком, и матовую бледность ее щек окрасил легкий румянец.
– Да… – ответила она еле слышно. – Это.
– Ну что же, – произнес я деловито. – Причин для беспокойства нет никаких. Пойдемте куда-нибудь, поговорим о том, как он питается, и обсудим еще кое-что.
Выяснилось, что Седрик получает довольно много мяса, и я составил меню, снизив количество белка и добавив углеводов. Затем прописал ему принимать по утрам и вечерам смесь белой глины с активированным углем и отправился восвояси со спокойной душой.
Случай был пустяковым, и он совсем изгладился у меня из памяти, когда снова позвонила миссис Рамни.
– Боюсь, Седрику не лучше, мистер Хэрриот.
– Очень сожалею. Так он… э… все еще… да… да… – Я задумался. – Вот что. По-моему, снова его смотреть сейчас мне смысла нет, а вы неделю-другую совсем не давайте ему мяса. Кормите его сухарями и ржаным хлебом, подсушенным в духовке. Ну и еще овощи. Я дам вам порошки подмешивать ему в еду. Вы не заехали бы?
Порошки эти обладали значительным абсорбционным потенциалом, и я не сомневался в их действенности, однако неделю спустя миссис Рамни опять позвонила.
– Ни малейшего улучшения, мистер Хэрриот. – В голосе ее слышалась прежняя дрожь. – Я… мне бы хотелось, чтобы вы еще раз его посмотрели.
Особого смысла в том, чтобы снова осматривать абсолютно здоровую собаку, я не видел, но заехать обещал. Вызовов у меня было много, и в «Лавры» я добрался после шести. У подъезда стояло несколько автомобилей, а когда я вошел в дом, то очутился среди гостей, приглашенных на коктейль, – людей одного круга с миссис Рамни и таких же утонченных. По правде говоря, я в своем рабочем костюме выглядел в этом элегантном обществе деревенским пентюхом.
Миссис Рамни как раз намеревалась проводить меня на кухню, но тут дверь распахнулась, и в нее, извиваясь от восторга, влетел Седрик. Секунду спустя джентльмен с лицом эстета уже отчаянно отбивался от огромных лап, весело царапавших ему жилет. Это ему удалось ценой потери двух пуговиц, и боксер принялся ластиться к одной из дам. Еще мгновение – и он сдернул бы с нее платье, но тут я его оттащил.
В изящной гостиной воцарился хаос. Жалобные уговоры хозяйки вплетались в испуганные возгласы при каждой новой атаке дюжего пса, но вскоре я обнаружил, что ситуация осложняется новым элементом. По комнате быстро разливался всепроникающий запах – злополучный недуг Седрика не замедлил дать о себе знать.
Я всячески старался забрать пса из гостиной, но он понятия не имел о послушании, и все мои попытки завершились жалким фиаско.
Одна неловкая минута сменялась другой, и тут-то я и постиг во всей полноте весь ужас положения миссис Рамни. Нет собаки, которая иногда не пускала бы «ветер», но Седрик был особая статья: он пускал его непрерывно. И звуки, сопровождавшие этот процесс, хотя сами по себе были вполне безобидны, в таком обществе вызывали даже большее смущение, чем дальнейшее бесшумное распространение газов.
А Седрик еще подливал масло в огонь: всякий раз, когда раздавался очередной взрыв, он вопросительно поглядывал на свой тыл и принимался выделывать курбеты по всей комнате, словно его взгляд ясно различал веющие по ней зефиры, а он ставил себе целью тут же их изловить.
Казалось, миновал год, прежде чем мне удалось изгнать его из гостиной. Миссис Рамни придерживала дверь открытой, когда я начал оттеснять Седрика в направлении кухни, но могучий боксер еще не истощил свои ресурсы, по дороге он внезапно задрал заднюю ногу, и мощная струя оросила острую, как бритва, складку модных брюк.
После этого вечера я ринулся в бой ради миссис Рамни. Ведь ей моя помощь была необходима как воздух, и я наносил Седрику визит за визитом, пробуя все новые и новые средства. Я проконсультировался у Зигфрида, и он рекомендовал диету из сухарей с древесным углем. Седрик поглощал их с видимым наслаждением, но и они ни на йоту не помогли.
А я все это время ломал голову над загадкой миссис Рамни. Она жила в Дарроуби уже несколько лет, но никто о ней ничего не знал. Неизвестно было даже, вдова она или разъехалась с мужем. Но меня такие подробности не интересовали. Интриговала меня куда более жгучая тайна: каким образом она навязала себе на шею такого пса, как Седрик?
Трудно было вообразить собаку, менее гармонировавшую с ее личностью. Даже не считая его беды, он во всем являлся полной ее противоположностью: дюжий, буйный, туповатый душа-парень, совершенно неуместный в ее утонченном доме. Я так и не узнал, что и почему их связало, но во время моих визитов я узнал, что и у Седрика есть свой поклонник – бывший батрак, Кон Фентон, подрабатывающий как приходящий садовник и три дня в неделю трудившийся в «Лаврах». Боксер кинулся провожать меня к воротам, и старик с восхищением уставился на него.
– Ух, черт! – сказал он. – Отличный пес!
– Вы правы, Кон – ответил я. – Очень симпатичный.
И я не кривил душой. При более близком знакомстве устоять перед дружелюбием Седрика было трудно. На редкость ласковый – ни злости, ни даже капли подлости, он был постоянно окружен ореолом не только зловония, но и искренней доброжелательности. Когда он отрывал у людей пуговицы или орошал их брюки, двигало им исключительно желание излить на них свою симпатию.
– Вот уж ляжки, так ляжки! – благоговейно прошептал Кон, с восторгом глядя на мускулистые ноги пса. – Ей-богу, он перемахнет через эту калитку и даже ее не заметит. Одно слово, стоящая собака.
И вдруг меня осенило, почему боксер так ему понравился. Между ним и Седриком было явное сходство – тоже не слишком обременен мозгами, сложен как бык, могучие плечи, широкая, вечно ухмыляющаяся физиономия – ну просто два сапога пара.
– Люблю я, когда хозяйка его в сад выпускает, – продолжал Кон, как обычно посапывая. – Уж с ним не соскучишься.
Я внимательно в него всмотрелся. Впрочем, он мог и не заметить особенности Седрика: ведь виделись они под открытым небом.
Всю дорогу домой я уныло размышлял над тем, что от моего лечения пользы Седрику нет никакой. Конечно, переживать по такому поводу казалось смешным, тем не менее ситуация начала меня угнетать, и моя тревога передалась Зигфриду. Он как раз спускался с крыльца, когда я вылез из машины, и его ладонь сочувственно опустилась на мое плечо.
– Вы из «Лавров», Джеймс? Ну как вы нашли нынче вашего пукающего боксера?
– Боюсь, без изменений, – ответил я, и мой коллега сострадательно покачал головой.
Мы оба потерпели поражение. Возможно, существуй тогда хлорофилловые таблетки, от них и была бы польза, но все тогдашние средства я перепробовал без малейших результатов. Положение выглядело безвыходным. И надо же, чтобы владелицей такой собаки была миссис Рамни! Даже обиняками обсуждать с ней Седрика было невыносимо.
От Тристана тоже проку оказалось никакого. Он весьма разборчиво решал, какие наши пациенты заслуживают его внимания, но симптомы Седрика сразу внушили ему интерес, и он во что бы то ни стало захотел сопровождать меня в «Лавры». Но этот визит для него оказался последним.
Могучий пес прыгнул нам навстречу, покинув свою хозяйку, и, словно нарочно, приветствовал нас особенно звучным залпом.
Тристан тотчас вскинул руку театральным жестом и продекламировал:
– О, говорите, вы, губы нежные, что никогда не лгали!
Больше я Тристана с собой не брал: мне и без него было тошно.
Тогда я еще не знал, что впереди меня поджидает даже более тяжкий удар. Несколько дней спустя опять позвонила миссис Рамни.
– Мистер Хэрриот, моя приятельница хочет привезти ко мне свою прелестную боксершу, чтобы связать ее с Седриком.
– А?
– Она хочет повязать свою суку с Седриком.
– С Седриком?.. – Я уцепился за край стола. Не может быть! – И вы согласились?
– Ну конечно.
Я помотал головой, проверяя, не снится ли мне это. Неужто кто-то хочет получить от Седрика потомство? Я уставился на телефон, и перед моим невидящим взором проплыли восемь маленьких Седриков, которые все унаследовали особенность своего родителя… Да что это я? По наследству это не передается… Я кашлянул, взял себя в руки и сказал твердым голосом:
– Что же, миссис Рамни, раз вы так считаете.
Наступила пауза.
– Но, мистер Хэрриот, я хотела бы, чтобы это произошло под вашим наблюдением.
– Право, не вижу, зачем! – Я сжал кулак так, что ногти впились в ладонь. – Мне кажется, все будет хорошо и без меня.
– Ах, я буду гораздо спокойнее, если вы приедете. Ну пожалуйста! – умоляюще сказала она.
Вместо того чтобы испустить заунывный стон, я судорожно втянул воздух в грудь.
– Хорошо. Утром приеду.
Весь вечер меня терзали дурные предчувствия. Впереди предстояло еще одно мучительное свидание с этой прелестной дамой. Ну почему мне все время выпадает на долю делить с ней эпизоды один другого непристойнее? И я искренне страшился худшего. Даже самый глупый кобель при виде сучки с течкой инстинктивно знает, что от него требуется. Но такой призовой идиот, как Седрик… Да, на душе у меня было смутно.
На следующее утро все худшие мои страхи оправдались. Труди, боксерша, оказалась изящным, относительно миниатюрным созданием и выражала полную готовность выполнить свою роль. Однако Седрик, хотя и впал при виде ее в неистовый восторг, на этом и остановился. Хорошенько ее обнюхав, он с идиотским видом затанцевал вокруг, высунув язык. После чего покатался по траве, затем ринулся к Труди, резко затормозил перед ней, раздвинув широкие лапы и наклонив голову, готовый затеять веселую возню. У меня вырвался тяжелый вздох. Так я и знал! Этот балбес-переросток представления не имел, что ему делать дальше.
Пантомима продолжалась, и, естественно, эмоциональное напряжение возымело обычный эффект. Теперь Седрик то и дело оглядывался с изумлением на свой хвост, будто в жизни ничего подобного не слышал.
Свои танцы он перемежал стремительными пробежками вокруг газона, но после десятой, видимо, решил, что ему все-таки следует заняться сукой. Он решительно направился к ней, и я затаил дыхание. К несчастью, зашел он не с того конца. Труди сносила его штучки с кротким терпением, но теперь, когда он лихо принялся за дело около ее левого уха, она не выдержала и, пронзительно тявкнув, куснула его заднюю ногу, так что он в испуге отскочил. После этого при каждом его приближении она угрожающе скалила зубы, явно разочаровавшись в своем нареченном, и с полным на то основанием.
– Мне кажется, миссис Рамни, с нее достаточно, – сказал я.
С меня тоже было более чем достаточно, как и с миссис Рамни, судя по ее прерывистому дыханию, заалевшим щекам и колышущемуся возле носа платочку.
– Да… конечно… Вероятно, вы правы, – ответила она.
Труди увезли домой, на чем карьера Седрика как производителя и окончилась.
А я решил, что наступило время поговорить с миссис Рамни, и несколько дней спустя заехал в «Лавры» без приглашения.
– Возможно, вы сочтете, что я слишком много на себя беру, – сказал я, – но, по моему глубокому убеждению, Седрик для вас не подходит. Настолько, что просто портит вам жизнь.
Глаза миссис Рамни расширились.
– Ну-у… Конечно, в некоторых отношениях с ним трудно… но что вы предлагаете?
– По-моему, вы должны завести другую собаку. Пуделя или корги. Небольшую. Чтобы вам просто было с ней справляться.
– Но, мистер Хэрриот, я подумать не могу, чтобы Седрика усыпили! – На глаза у нее навернулись слезы. – Я ведь очень к нему привязалась, несмотря на его… Несмотря ни на что.
– Ну что вы! Мне он тоже нравится. В общем-то он большой симпатяга. Но я нашел выход. Почему бы не отдать его Кону?
– Кону?
– Ну да. Он от Седрика просто без ума, а псу у старика будет неплохо. За тем домом большой луг, Кон даже скотину держит. Седрику будет где побегать. А Кон сможет приводить его с собой сюда, и три раза в неделю вы будете с ним видеться.
Миссис Рамни некоторое время молча смотрела на меня, но ее лицо озарилось надеждой.
– Вы знаете, мистер Хэрриот, это было бы отлично. Но вы уверены, что Кон его возьмет?
– Хотите держать пари? Он же старый холостяк и, наверное, страдает от одиночества. Вот только одно… обычно они встречаются в саду. Но когда Седрик в четырех стенах начнет… когда с ним случится…
– Думаю, это ничего, – быстро перебила миссис Рамни. – Кон брал его к себе на неделю-другую, когда я уезжала отдыхать, и ни разу не упомянул… ни о чем таком…
– Вот и прекрасно! – Я встал, прощаясь. – Лучше поговорите со стариком, не откладывая.
Миссис Рамни позвонила мне через два-три дня. Кон уцепился за ее предложение, и они с Седриком как будто очень счастливы вместе. А она последовала моему совету и взяла щенка пуделя.
Увидел я этого пуделя только через полгода, когда понадобилось полечить его от легкой экземы. Сидя в элегантной гостиной, глядя на миссис Рамни, подтянутую, безмятежную, изящную, с белым пудельком на коленях, я невольно восхитился гармоничностью этой картины. Пышный ковер, бархатные гардины до пола, хрупкие столики с дорогими фарфоровыми безделушками и миниатюрами в рамках. Нет, Седрику тут было нечего делать.
Кон Фентон жил всего в полумиле, и я, вместо того чтобы прямо вернуться в Скелдейл-Хаус, свернул туда, поддавшись минутному импульсу. Я постучал. Старик открыл дверь, и его широкое лицо стало еще шире от радостной улыбки.
– Входи, парень! – воскликнул он с обычным своим странным посапыванием. – Вот уж гость так гость!
Я не успел переступить порога тесной комнатушки, как в грудь мне уперлись тяжелые лапы. Седрик не изменил себе, и я с трудом добрался до колченогого кресла у очага. Кон уселся напротив, а когда боксер прыгнул, чтобы облизать ему лицо, дружески стукнул его кулаком между ушами.
– Сидеть, очумелая твоя душа! – прикрикнул Кон с нежностью, и Седрик блаженно опустился на ветхий половичок, с обожанием глядя на своего нового хозяина.
– Что же, мистер Хэрриот, – продолжал Кон, начиная набивать трубку крепчайшим на вид табаком, – очень я вам благодарен, что вы мне такого пса сподобили. Одно слово, редкостный пес, и я его ни за какие деньги не продам. Лучшего друга днем с огнем не сыщешь.
– Вот и прекрасно, Кон, – ответил я. – И, как вижу, ему у вас живется лучше некуда.
Старик раскурил трубку, и к почерневшим балкам низкого потолка поднялся клуб едкого дыма.
– Ага! Он ведь все больше снаружи околачивается. Такому большому псу надо же выход силе давать.
Но Седрик в эту минуту дал выход отнюдь не силе, потому что от него повеяло знакомой вонью, заглушившей даже вонь табака. Кон сохранял полное равнодушие, мне же в этом тесном пространстве чуть не стало дурно.
– Ну что же! – с трудом просипел я. – Мне пора. Я только на минутку завернул поглядеть, как вы с ним устроились.
Торопливо поднявшись с кресла, я устремился к двери, но душная волна накатила на меня с новой силой. Проходя мимо стола с остатками обеда, я увидел единственное украшение этого убогого жилища: надреснутую вазу с великолепным букетом гвоздик. Чтобы перевести дух, я уткнулся лицом в их благоуханную свежесть.
Кон одарил меня одобрительным взглядом.
– Хороши, а? Хозяйка в «Лаврах» позволяет мне брать домой хоть цветы, хоть что там еще, а гвоздики – они самые мои любимые.
– И делают вам честь! – искренне похвалил я, все еще пряча нос среди душистых лепестков.
– Так-то так, – произнес он задумчиво, – только вот радости мне от них меньше, чем вам.
– Почему же, Кон?
Он попыхтел трубкой.
– Замечали, небось, как я говорю? Не по-человечески вроде?
– Да нет… нет… нисколько.
– Уж что там! Это у меня с детства так. Вырезали мне полипы, ну и подпортили малость.
– Вот как…
– Оно, конечно, пустяки, только кое-чего я лишился.
– Вы хотите сказать, что… – У меня в мозгу забрезжил свет: вот каким образом человек и собака обрели друг друга, вот почему им так хорошо друг с другом. И счастливое совместное будущее им обеспечено. Перст судьбы, не иначе.
– Ну да, – грустно докончил старик. – Обоняния у меня нет. Ну прямо никакого.
Тягостное смущение, в которое меня ввергала злополучная слабость Седрика, объяснялось главным образом тем, что миссис Рамни была такой изящной, такой не от мира сего. И обсуждать с ней подробные земные предметы было смертельной мукой. И еще одно. Сорок лет назад в благовоспитанном обществе даже намек на нечто подобное был полным табу. Теперь времена другие, что я особенно остро осознал, когда очаровательнейшая старая дама подошла ко мне в харрогитском магазине и, прикоснувшись к моему локтю, сказала:
– Ах, мистер Хэрриот, мне так понравился ваш рассказ о пердящем боксере!

 Отправлено: 16.01.09 11:16. Заголовок: Тата Тань!! Я обожаю..

Тата Тань!! Я обожаю этот рассказ!! Как и все творчество Херриота!!



А вот еще кусочек из Джером Джерома!! Дядюшка Поджер вешает картину!!

Вам в жизни не
приходилось видеть в доме такой суматохи, как когда дядя Поджер брался
сделать какое-нибудь полезное дело. Положим, от рамочника привезли картину
и поставили в столовую в ожидании, пока ее повесят.
Тетя Поджер спрашивает, что с ней делать. Дядя Поджер говорит:
- Предоставьте это мне. Пусть никто из вас об этом не беспокоится. Я
все сделаю сам.
Потом он снимает пиджак и принимается за работу. Он посылает горничную
купить гвоздей на шесть пенсов и шлет ей вдогонку одного из мальчиков,
чтобы сказать ей, какой взять размер. Начиная с этой минуты, он постепенно
запрягает в работу весь дом.
- Принеси-ка мне молоток, Уилл! - кричит он. - А ты, Том, подай
линейку. Мне понадобится стремянка, и табуретку, пожалуй, тоже захватите.
Джим, сбегай-ка к мистеру Гогглсу и скажи ему: "Папа вам кланяется и
надеется, что нога у вас лучше, и просит вас одолжить ваш ватерпас". А ты,
Мария, никуда не уходи, - мне будет нужен кто-нибудь, чтобы подержать
свечку. Когда горничная воротится, ей придется выйти еще раз и купить
бечевки. Том! Где Том? Пойди сюда, ты мне понадобишься, чтобы подать мне
картину.
Он поднимает картину и роняет ее. Картина вылетает из рамы, дядя
Поджер хочет спасти стекло, и стекло врезается ему в руку. Он бегает по
комнате и ищет свой носовой платок. Он не может найти его, так как платок
лежит в кармане пиджака, который он снял, а он не помнит, куда дел пиджак.
Домочадцы перестают искать инструменты и начинают искать пиджак; дядя
Поджер мечется по комнате и всем мешает.
- Неужели никто во всем доме не знает, где мой пиджак? Честное слово,
я никогда еще не встречал таких людей! Вас шесть человек, и вы не можете
найти пиджак, который я снял пять минут тому назад. Эх вы!
Тут он поднимается и видит, что все время сидел на своем пиджаке.
- Можете больше не искать! - кричит он. - Я уже нашел его.
Рассчитывать на то, что вы что-нибудь найдете, - все равно что просить об
этом кошку.
Ему перевязывают палец, достают другое стекло и приносят инструменты,
стремянку, табуретку и свечу. На это уходит полчаса, после чего дядя Поджер
снова берется за дело. Все семейство, включая горничную и поденщицу,
становится полукругом, готовое прийти на помощь. Двое держат табуретку,
третий помогает дяде Поджеру взлезть и поддерживает его, четвертый подает
гвоздь, пятый - молоток. Дядя Поджер берет гвоздь и роняет его.
- Ну вот, - говорит он обиженно, - теперь гвоздь упал.
И всем нам приходится ползать на коленях и разыскивать гвоздь. А дядя
Поджер стоит на табуретке, ворчит и спрашивает, не придется ли ему торчать
там весь вечер.
Наконец гвоздь найден, но тем временем дядя Поджер потерял молоток.
- Где молоток? Куда я девал молоток? Великий боже! Вы все стоите и
глазеете на меня и не можете сказать, куда я положил молоток!
Мы находим ему молоток, а он успевает потерять заметку, которую сделал
на стене в том месте, куда нужно вбить гвоздь. Он заставляет нас всех по
очереди взлезать к нему на табуретку и искать ее. Каждый видят эту отметку
в другом месте, и дядя Поджер обзывает нас одного за другим дураками и
приказывает нам слезть. Он берет линейку и мерит снова. Оказывается, что
ему необходимо разделить тридцать один и три восьмых дюйма пополам. Он
пробует сделать это в уме и приходит в неистовство. Мы тоже пробуем сделать
это в уме, и у всех получается разный результат. Мы начинаем издеваться
друг над другом и в пылу ссоры забываем первоначальное число, так что дяде
Поджеру приходится мерить еще раз.
Теперь он пускает в дело веревочку; в критический момент, когда старый
чудак наклоняется на табуретке под углом в сорок пять градусов и пытается
отметить точку, находящуюся на три дюйма дальше, чем он может достать,
веревочка выскальзывает у него из рук, и он падает прямо на рояль.
Внезапность, с которой он прикасается головой и всем телом к клавишам,
создает поистине замечательный музыкальный эффект.
Тетя Мария говорит, что она не может позволить детям стоять здесь и
слушать такие выражения.



Наконец дядя Поджер находит подходящее место и приставляет к нему
гвоздь левой рукой, держа молоток в правой. Первым же ударом он попадает
себе по большому пальцу и с воплем роняет молоток прямо кому-то на ногу.
Тетя Мария кротко выражает надежду, что когда дяде Поджеру опять захочется
вбить в стену гвоздь, он заранее предупредит ее, чтобы она могла поехать на
недельку к матери, пока он будет этим заниматься.
- Вы, женщины, всегда поднимаете, из-за всего шум, - бодро говорит
дядя Поджер. - А я так люблю поработать.
Потом он предпринимает новую попытку и вторым ударом вгоняет весь
гвоздь и половину молотка в штукатурку. Самого дядю Поджера стремительно
бросает к стене, и он чуть не расплющивает себе нос.
Затем нам приходится снова отыскивать веревочку и линейку, и
пробивается еще одна дырка. Около полуночи картина, наконец, повешена -
очень криво и ненадежно, - и стена на много ярдов вокруг выглядит так,
словно по ней прошлись граблями. Мы все выбились из сил и злимся - все,
кроме дяди Поджера.
- Ну, вот видите! - говорит он, тяжело спрыгивая с табуретки прямо на
мозоли поденщице и с явной гордостью любуясь на произведенный им
беспорядок. - А ведь некоторые люди пригласили бы для такой мелочи
специального человека.


p.s.
Мне кажется, дядюшка Поджер, весьма распространенная фигура

 Отправлено: 16.01.09 12:18. Заголовок: Пэлем Грэнвил ..

Пэлем Грэнвил Вудхауз. Любовь и бульдог

После пятиминутного молчания Джон Бартон объявил, что вид на луну с
террасы -- прекрасен.
-- Да, очень, -- ответила Алина Эллисон.
-- А, по-моему, Бартон, лучше всего любоваться луной на берегу
Средиземного моря, -- послышался вдруг сзади них знакомый голос. -- Там
совсем другие световые эффекты, чем здесь. Не правда ли, мисс?
Джон Бартон почувствовал сильное желание задушить этого надоедливого
господина. Уже четвертый раз за сегодняшний день лорд Берти Фандалль
нарушает его уединение с Алиной. В самом деле, это уже слишком!
По отношению к прекрасному полу большинство мужчин подразделяется на
две категории: на молчаливых и беспокойных. Джон Бартон, принадлежавший к
первой категории, в обычных условиях жизни был довольно приятным
собеседником, но в присутствии Алины Эллисон сразу делался необыкновенно
молчаливым. Он не принадлежал к числу тех горячих мужчин, которые при первом
же знакомстве закусывают удила и немедленно предлагают красавице сердце и
руку, не дав ей даже времени для размышлений. Нет, Джону Бартону приходилось
долго раскачиваться, чтобы сдвинуться с места, причем к цели он стремился
совсем не как метеор или курьерский поезд, а скорее, как грузный омнибус,
основательно останавливающийся на всех станциях.
Приезд лорда Берти, увы, сильно помешал ему. С того дня, как мистер
Кейт, хозяин дома, вернулся из Лондона и привез с собой этого наследника
графства Стоклейг, положение вещей сильно изменилось к худшему. Раньше Джон
был единственным кавалером Алины, и ничто не нарушало его спокойствия, кроме
разве тех затруднений, которые он испытывал всякий раз, когда хотел выразить
ей свои чувства.
Джон молча гулял днем с Алиной по аллеям парка, играл с ней в гольф,
катался на лодке, а по вечерам мечтательно замирал, слушая разыгрываемые ею
на пианино вальсы.
Хотя он и не испытывал в эти минуты полного счастья, зато, по крайней
мере, горизонт не был омрачен присутствием соперника.
Но вот явился лорд Берти, принадлежавший к категории беспокойных. Не
говоря уже о такой легкости, с которою он болтал о чем угодно, Берти обладал
еще другим преимуществом -- он довольно много путешествовал. А так как
родители Алины были состоятельные люди и мать ее очень любила переезжать с
места на место, то вышло так, что Алина побывала почти во всех тех местах
Европы, которые были знакомы и лорду Берти. И они без устали обменивались
впечатлениями своих путешествий, к величайшему огорчению Джона.
Джон никогда не ездил дальше Парижа и потому каждый раз чувствовал себя
застигнутым врасплох, когда при нем начинали вспоминать какой-нибудь
швейцарский пейзаж, виденный с вершины Юнгфрау, или галереи картин в Мюнхене
и во Флоренции. Так и теперь, выслушивая похвалы красотам Монте-Карло, Джон
ясно понял, что им опять упущен удобный случай для объяснения. Соперник его,
видимо, не собирался уходить, и Алина с явным удовольствием слушала его
рассказы. Поэтому, пробормотав какое-то извинение, Джон раскланялся и
удалился.
Он чувствовал себя совершенно подавленным, так как на другой день
должен был уехать -- его вызывали в Лондон ввиду неожиданной болезни его
компаньона. Правда, Джон рассчитывал вернуться через неделю или через две,
но разве можно предугадать, что произойдет за такой срок? Не следует ли ему
наперед приготовиться к самому худшему?
На другой день утром, когда Джон прогуливался по террасе, поджидая
автомобиль, к нему подошел метрдотель Кеггс, человек внушительной и полной
достоинства наружности. Джон долгое время чувствовал себя мальчишкой в его
присутствии, пока, все с тем же снисходительным видом, который так шел к его
величественной фигуре, Кеггс не спросил однажды Джона: не посоветует ли тот
ему поставить в тотализатор на Звезду, которая, по словам одного из его
приятелей, может прийти первой. Джон в рассеянности ответил утвердительно.
Они поговорили о лошадях, а через несколько дней, за обедом, метрдотель,
наливая вино, шепнул Джону:
-- Пришла первой. Благодарю вас, сэр!
С этого времени Кеггс начал проявлять известное внимание к Джону,
возвысив его до собственного уровня, и даже стал видеть в нем друга.
-- Простите, сэр, -- сказал он, -- но Фредерик, которому поручен ваш
багаж, просит узнать, как вы решили насчет собаки?
Вопрос шел о великолепном бульдоге по кличке "Руби". Джон привез его с
собой из Лондона после настойчивых просьб Алины, которая, увидев бульдога,
сразу пришла от него в восторг.
-- Руби? -- сказал Джон. -- Ах, да, скажите Фредерику, чтобы он надел
на него цепочку. А где он?
-- Сэр спрашивает, где Фредерик?
-- Нет, где собака.
-- Она сейчас занята тем, что скалит зубы на его светлость, -- ответил
с невозмутимым видом метрдотель, как будто речь шла о самом обычном явлении.
-- Скалит зубы на..?
-- Да, его светлость взобрался на дерево, а собака стоит внизу и рычит.
Джон даже привскочил при этом неожиданном сообщении.
-- Его светлость, -- невозмутимо продолжал Кеггс, -- всегда ужасно
боялся собак. Я служил несколько лет у его отца, лорда Стоклейга, и имел
возможность убедиться в этом. Всей прислуге было известно, что даже
маленький померанский Лулу, принадлежавший его мамаше, внушал ему панический
страх.
-- А вы давно знаете лорда Герберта?
-- Я в течение шести лет был метрдотелем в замке его отца.
-- Но все-таки, -- сказал, подумав, Джон, -- надо будет снять его с
дерева. И подумать только, он боится такого ласкового пса, как Руби?..
-- Руби чувствует отвращение к его светлости.
-- А где находится это дерево?
-- В конце террасы, за балюстрадой.
Джон побежал в указанном направлении, откуда слышался собачий лай.
Вскоре он увидел дерево, а под ним Руби, стоявшего на задних лапах с
задранной кверху мордой и старавшегося достать до сука, на котором, отчаянно
цепляясь, висел лорд Берти Фандалль. Лицо его светлости, отличавшееся обычно
аристократической бледностью, стало совсем зеленым.
-- Эй! -- закричал он, увидев Джона, -- отзовите вашу собаку! Я уже
почти целую минуту нахожусь в этом положении. Никогда нельзя чувствовать
себя в безопасности в обществе этих животных.
Руби повернул голову, узнал своего хозяина и в виде приветствия
завертел задом, украшенным обрубком хвоста. Он посматривал то на лорда, то
на Джона, как бы говоря: "А ну-ка, помоги мне его оттуда стащить!"
-- Уберите же это противное животное! -- кричал его светлость.
-- Уверяю вас, он ласков, как овечка, и не причинит вам ни малейшего
зла.
-- Да! Но только если ему не представится удобного случая!.. Уведите
его!
Джон нагнулся и взял собаку за ошейник.
-- Ну, пойдем. Руби! Я опоздаю из-за тебя на поезд.
И в самом деле, автомобиль уже ждал у подъезда. Там же стояли Алина и
ее отец, мистер Кейт.
-- Как жаль, что вы должны уехать, -- сказал мистер Кейт. -- Но вы
вернетесь, не правда ли, Бартон? Сколько времени вы рассчитываете пробыть в
Лондоне?
-- Я думаю, не больше десяти дней. Мой компаньон Гаммонд уже несколько
раз болел этим гриппом в легкой форме, и обычно болезнь не затягивается
дольше. Вы не знаете, куда девалась цепочка для моей собаки?
-- О! -- воскликнула с тревогой Алина, -- но ведь вы не собираетесь
увезти Руби с собой? Не правда ли? Это невозможно, мистер Бартон! Если вы
увезете Руби, мы с вами поссоримся!
Джон посмотрел на молодую девушку и что-то пробормотал. Он хотел
сказать: "Мисс, ваше желание -- закон для того, кто вас любит, и это чувство
не анемичная страсть, испытываемая некоторыми представителями высшей
аристократии, а глубокая любовь, искренняя и горячая, любовь, какой теперь
уже больше не существует. Оставьте себе Руби. Вы завладели моим сердцем,
моей душой: могу ли я не отдать вам собаку? Возьмите Руби и, глядя на него,
соблаговолите хоть изредка вспоминать об отсутствующем его хозяине, который
непрестанно думает о вас. Прощайте!"
Но все, что он мог произнести, было:
-- Гм... я... гм-гм...
Но и этого было уже много.
-- Вот спасибо! -- порывисто воскликнула молодая девушка. -- Вы очень
милы, мистер Бартон. Я буду о нем заботиться, и мы с ним не расстанемся.
-- Гм!.. гм!.. гм!.. -- отвечал опять Джон.
И автомобиль укатил.

Час спустя лорд Берти Фандалль присоединился к Алине, сидевшей в тени
высоких деревьев.
-- Что, Бартон уже уехал? -- спросил он небрежным тоном.
-- Да, -- ответила Алина.
Лорд Берти облегченно вздохнул. Теперь он, по крайней мере, мог
свободно расхаживать, без страха наткнуться на эту ужасную собаку, вечно
готовую на него наброситься. С легким сердцем он опустился в кресло по
соседству с Алиной.
-- Знаете, мисс, -- начал было он.
Вдруг какой-то звук, похожий на сопение, раздавшийся позади, заставил
его повернуть голову. Голос его пресекся, монокль от нервного движения
выпал, и он подскочил, словно на пружинах.
-- А вот и Руби, -- сказала Алина. -- Поди сюда! Куда это ты умудрился
засунуть морду, что так перепачкался в грязи?.. Вы любите собак, лорд
Герберт? Я их обожаю.
-- Собак?.. Да, да... -- произнес его светлость, вертясь с самым жалким
видом, пока Руби проходил мимо. -- О да!.. То есть... О да, очень!..
Алина принялась очищать морду Руби от грязи.
-- Вы не находите, что можно судить о характере человека по тому,
внушает ли он собакам симпатию или антипатию? Они одарены чудесным
инстинктом.
-- Чудесным!.. -- повторил его светлость и поспешил отвернуться,
встретившись с устремленными на него огромными глазами Руби.
-- Мистер Бартон хотел увезти Руби, но ведь это было бы смешно, -- на
такой короткий срок, не правда ли?
-- О да! -- ответил лорд Берти. -- Но большую часть дня он будет,
конечно, проводить в конюшне... то есть... не будет же он все время с вами?
-- Что за мысль! -- воскликнула с негодованием Алина. -- Руби совсем не
создан для конюшни. Он все время будет со мной.
-- О! В самом деле? -- нервно произнес лорд Берти.
-- Ну, вот, -- сказала Алина, слегка отталкивая собаку, -- ну вот,
теперь ты чистенький... Что вы сказали, лорд Герберт?
Руби с легким рычанием сделал шаг вперед.
-- Извините меня, мисс, -- сказал его светлость. -- Я вдруг вспомнил,
что забыл написать очень важное письмо... Простите!..
Лорд Берти удалился хотя и поспешно, но зато необычайно церемонно. Он
ушел, пятясь задом, с такой почтительностью, словно перед ним находилась
коронованная особа.
Когда лорд Берти удалился, Алина почувствовала легкое разочарование.
Она испытывала смутное чувство одиночества, ей хотелось общества. Конечно,
нельзя предполагать, что отъезд Джона Бартона был этому причиной. Но
все-таки после него осталась какая-то пустота. Может быть, просто потому,
что он был такой большой и молчаливый. К нему можно привыкнуть, как к
знакомому пейзажу. Бартон уехал, и отсутствие его чувствовалось. Да,
пожалуй, так, даже несомненно так!
Тем временем лорд Берти отправился в курительную комнату, чтобы
обсудить положение и выкурить несколько папирос. Там он нашел Кеггса,
разбиравшего полученные утром газеты. Очень раздраженный лорд присел и стал
чиркать спичкой.
-- Надеюсь, ваша светлость уже не вспоминает о своем неприятном
приключении? -- заботливо спросил метрдотель.
-- Что вы хотите этим сказать? -- сухо ответил лорд Берти, не
выносивший Кеггса.
-- Я просто хотел сказать о собаке.
-- То есть?
-- Я видел, как ваша светлость изволили влезть на дерево, спасаясь от
Руби.
-- Вы меня видели?
Кеггс утвердительно кивнул головой.
-- Тогда... вы -- трижды скотина! -- вскричал его светлость в гневе. --
Почему же вы не поспешили мне на помощь?
Лорд Стоклейг и его сын в некоторых случаях не стеснялись в выборе
энергичных выражений.
-- Я не позволил себе вмешаться без разрешения мистера Бартона, так как
собака принадлежит ему.
Лорд Берти со злостью бросил папиросу в окно и разрядил свою
нервозность сильным ударом ноги по ни в чем не повинному табурету.
Кеггс, по-видимому, не без некоторого удовольствия наблюдал за этими
признаками раздражительности.
-- Я понимаю волнение вашей светлости, -- заявил с вкрадчивым видом
метрдотель, -- так как я знаю, что ваша светлость всегда испытывали
отвращение к собакам. Я хорошо помню тот день, когда ваша светлость передали
мне ящик с крысиной отравой, с приказанием отравить померанского Лулу вашей
матушки.
Лорд Берти вздрогнул и поправил монокль, чтобы лучше разглядеть Кеггса,
бесстрастное лицо которого оставалось непроницаемым. Его светлость, слегка
кашлянув, огляделся вокруг и удостоверился, что дверь была плотно закрыта.
-- Но вы этого не сделали, -- сказал он.
-- Потому что ваша светлость предложили мне за этот рискованный
поступок слишком ничтожную награду, -- презрительно ответил метрдотель, --
шесть почтовых марок из коллекции и половину пари, которое будет выиграно на
вашу белую крысу.
-- Но вы сделали бы это, если бы я предложил вам больше?
-- Это очень трудно сказать: ведь столько времени прошло уже с тех пор!
Старый граф подумывал одно время устроить своему сыну дипломатическую
карьеру. Но, прочтя нижеследующие строки, легко будет понять, почему он
отказался от этой мысли.
-- Кеггс, -- сказал лорд Берти, наклонившись вперед и понизив голос, --
за какую сумму вы согласитесь отравить эту проклятую собаку?
Метрдотель сделал жест возмущения и протеста.
-- О! Что вы, ваша светлость!..
-- Десять фунтов стерлингов?
-- О! Ваша светлость!..
-- Двадцать!
Кеггс, казалось, начал колебаться.
-- Ну, будем считать двадцать пять, -- продолжал лорд Берти.
Но прежде чем метрдотель успел ответить, дверь отворилась, и вошел
мистер Кейт.
-- Сэр желает утренние газеты -- вот они, -- почтительно сказал
метрдотель и вышел.

Несколько дней спустя Кеггс предстал перед лордом Берти, находившимся в
очень подавленном настроении. Не будучи по-настоящему влюбленным в Алину
(лорд Берти считал бы это ниже своего достоинства), он признавал все же, что
она достаточно очаровательна и богата, чтобы стать женой отпрыска
благородной фамилии Стоклейг, и решил удостоить ее этой высокой чести. Все
шло бы отлично без этого проклятого бульдога. Но можно ли непринужденно
объясняться и поддерживать приятный разговор, когда чувствуешь устремленные
на тебя глаза свирепой собаки? Проклятый бульдог ни на минуту не покидает
Алину! Он повсюду следует за ней и самым свирепым образом смотрит на
каждого, кто пытается приблизиться к девушке. Нет, действительно, положение
становится невыносимым, и если так будет продолжаться, он просто-напросто
уедет и поживет Париже.
-- Могу ли я сказать вашей светлости несколько слов? -- спросил Кеггс.
-- Что такое?
-- Я подумал над тем, о чем вы изволили говорить со мной, ваша
светлость.
-- Ну, и что же?
Средство, которое предлагали вы, ваша светлость, чтобы отделаться от
этого животного, представляет слишком серьезные неудобства. Начнутся
поиски... расспросы... и преступник скоро будет обнаружен. Если ваша
светлость разрешит мне изложить мои соображения...
-- Говорите.
-- Я прочел в одном журнале статью, как можно перекрашивать воробьев в
снегирей или в чижей. И тут я сказал себе: почему бы нет?..
-- Что -- почему бы нет?
-- Почему бы не подменить Руби другой собакой, подкрашенной в те же
самые цвета?
-- Какое идиотство! -- воскликнул лорд Берти, сурово глядя на
метрдотеля.
-- Ваша светлость любит употреблять слишком сильные выражения.
-- Идиотство, я повторяю, и вы, и ваши воробьи, и ваши снегири, и
чижи!.. За кого вы меня считаете? Ведь тут вопрос идет не о птице...
-- Я не вижу ничего особенного в моей идее, ваша светлость. Ведь часто
бывает, что и лошадей подкрашивают... Я как раз недавно говорил об этом с
шофером Робертом.
-- Как! Вы позволяете себе рассуждать о моих делах с посторонними?
-- О, я только с Робертом... но я не мог поступить иначе, потому что та
собака, которую можно было бы перекрасить и выдать за Руби, принадлежит
именно Роберту.
-- Гм!
-- Это тоже стоило бы справедливого вознаграждения, ваша светлость.
-- Где он? -- спросил лорд Берти. -- Нет, не Роберт, я желаю видеть
вовсе не Роберта... где же пес?
-- Там, в домике, где живет Роберт. Эта собака -- постоянный товарищ
игр его детей.
-- В самом деле? У нее хороший характер?
-- Очень хороший, ваша светлость. Настоящий ягненок.
-- В таком случае, покажите мне ее. Может быть, что-нибудь и выйдет...
Кеггс слегка кашлянул.
-- А как же насчет вознаграждения, ваша светлость? -- спросил он.
-- Ах, да... Я подумаю об этом. Роберт может рассчитывать...
-- Я думал не только о нем, ваша светлость...
-- Вас я тоже не забуду.
-- Спасибо, ваша светлость... Сколько же это выйдет?
-- Будем считать по два фунта стерлингов на каждого. Идет?
Кеггс закачал головой.
-- Опасаюсь, что на таких условиях ничего не выйдет. Ваша светлость в
последний раз говорили о двадцати пяти фунтах, что гораздо легче. Принимая
же во внимание, что тут потребуется деликатная работа, я рассчитывал бы на
сто фунтов.
-- Вы с ума сошли!
-- Боюсь, что на меньшее Роберт не согласится. Ведь у него будут еще
расходы.
-- Сто фунтов! Это сумасшествие!.. Нет, я не хочу.
-- Очень хорошо, ваша светлость.
-- Подождите минуту! Ну, а если я дойду до пятидесяти?
-- Невозможно, ваша светлость.
-- Шестьдесят... Семьдесят... Нет, нет, не уходите... Ну, скажем, сто,
наконец!
-- Благодарю вас. Пусть ваша светлость пожалует через полчаса на шоссе,
к повороту дороги. Собака будет там.

Лорд Берти пришел несколько раньше, чем следовало, но ему пришлось
ждать недолго. Вскоре он увидел, как вдали появились двое людей с собакой.
Это были Кеггс и шофер, человек с тупым и несколько меланхоличным выражением
лица. На привязи он держал бульдога грязновато-белого цвета.
Подойдя к лорду Берти, они остановились. Роберт дотронулся до своей
шляпы и грустно поглядел на собаку, которая с самым благодушным видом
обнюхивала лорда. Кеггс представил ее:
-- Вот собака, ваша светлость.
-- Гм! -- произнес лорд, вставив свой монокль, чтобы лучше разглядеть
собаку.
-- Это та самая собака, о которой я говорил вашей светлости.
-- Ага! -- произнес лорд Берти. -- Но эта собака -- белая, и совсем не
похожа на Руби.
-- Да. Что касается этой стороны вопроса, то это вполне правильно. Но
ваша светлость забывает подкраску. Через два дня Роберт так ее переделает,
что даже сама мать Руби, будь она тут, и та ошиблась бы!
Лорд Берти с любопытством посмотрел на шофера.
-- Удивительно! -- сказал он. -- И это действительно возможно?
Будучи скуп на слова, Роберт ограничился тем, что дотронулся до своей
шляпы и опустил глаза на собаку.
-- Она, кажется, совсем ручная, -- заметил лорд Берти, когда собака
стала лизать ему руку.
-- Ничего нет ласковее ее, ваша светлость! Какая разница между нею и
Руби!.. О, это стоит сто фунтов!..
В продолжение следующих дней лорд Берти колебался между сомнением и
надеждой. Иногда ему казалось, что подмена вполне возможна, иногда же вся
эта затея казалась ему нелепой, а Кеггс -- не кем иным, как сумасшедшим.
Зато, с другой стороны, Роберт казался ему более серьезным. Лорд находил
даже, что у него смышленый вид. Ведь бывали же случаи, когда искусно
подкрашенные лошади сходили за других! Разве не может быть то же самое и с
собаками?
Во всяком случае, так или иначе, но надо было действовать, и как можно
скорее. Его беспокойство и неожиданные исчезновения начинали уже раздражать
Алину. Он это ясно видел.
-- Послушайте, Кеггс, -- сказал он к концу третьего дня, -- я больше не
желаю ждать. Если вы немедленно не достанете ту собаку, то у нас ничего не
выйдет.
-- Мы уже устроили подмену. Задержка произошла из-за Роберта: он
настаивал на том, чтобы самым тщательным образом закончить работу.
-- Но удалось ли ему это, по крайней мере?
-- Вы сами об этом будете судить, ваша светлость. Собака лежит на
террасе.
И Кеггс повел следовавшего за ним не без некоторого недоверия лорда
Берти к темной массе, гревшейся на солнце.
-- Разве не поразительное сходство, ваша светлость? Лорд Берти вставил
свой монокль.
-- Удивительно! Неужели в самом деле...
-- Пусть ваша светлость приблизится и подразнит его немножко, чтобы
убедиться в мягкости его характера.
-- Лучше вы сами это сделайте.
Кеггс повиновался. Собака подняла голову и опять приняла прежнее
положение. Лорд Берти, удовлетворенный, приблизился, в свою очередь, и
слегка толкнул бульдога. Если бы это был Руби, он не замедлил бы
рассвирепеть. А этот, как доброе дитя, улегся снова, ничуть не протестуя.
-- Чудесно! -- воскликнул лорд Берти.
-- Может быть, ваша светлость имеет при себе чековую книжку?
-- Однако, вы чертовски торопитесь, Кеггс, -- сказал лорд Берти не
совсем довольным тоном.
-- Это не я, ваша светлость, а Роберт. Он беден, а у него большая семья
-- жена и дети.

-- Я прямо не понимаю, что случилось с бедным Руби, -- жаловалась после
завтрака Алина. -- У него такой вид, точно он больше меня не узнает: он не
подходит, когда я его зову, и только и делает, что спит.
-- О! -- воскликнул лорд Берти, -- он привыкнет... Я хочу сказать, что
это ничего не значит. Я думаю, что он просто слишком долго лежал на солнце.
Псевдо-Руби весь день продолжал быть сонным. На другой день лорд Берти
видел, как он проходил по террасе, следуя за своей хозяйкой. Потом оба они
расположились под высоким сикомором, и его светлость присоединился к ним.
-- Как чувствовал себя Руби сегодня утром? -- весело спросил он.
-- Не совсем хорошо, бедняжка, -- ответила Алина. -- Он был болен всю
ночь.
-- В самом деле?
-- Он, по-видимому, съел что-то нехорошее, вот почему он и был вчера
такой сонный.
Лорд Берти с состраданием взглянул на животное, свернувшееся клубком у
ног Алины. Как, однако, можно обмануться внешним видом! В глазах всех эта
собака была Руби, его враг, а на самом деле под этой внешностью скрывался
безобидный белый бульдог, относившийся к нему с симпатией.
-- Бедняга! -- сказал он.
И, наклонившись к собаке, он потянул ее за ухо, чтобы поиграть. Это был
очень банальный прием, но он произвел неожиданный эффект -- что-то вроде
взрыва. Дремавшая собака вскочила с быстротой внезапно спущенной пружины, и
раздалось яростное рычание.
Какой-то генерал утверждал, что искусство тактики заключается в том,
чтобы знать точно, в какой момент надо отступать. Тайный инстинкт подсказал
лорду Берти, что такой момент наступил, и он проделал отступление,
перекувырнувшись через стул. Он поднялся, слегка ушибленный, в то время как
Алина, с покрасневшим от гнева лицом, старалась обеими руками удержать
собаку за ошейник.
-- Зачем вы его дразните? -- сердито сказала она. -- Я же вам говорила,
что собака больна.
-- Я... я... я... -- заикался его светлость.
Все случилось в одно мгновение. Собака вырвалась и ринулась, как
бешеная.
-- Я... я... я...
-- Спасайтесь! -- закричала Алина. -- Я не могу ее больше держать!
Бегите скорее!
Лорд Берти поспешил последовать ее совету, показавшемуся ему
своевременным. Он бросился бежать во всю прыть и остановился только у
большой дороги. Там, почувствовав себя в безопасности, он решил передохнуть
и, чтобы прийти в себя после сильного волнения, расположился выкурить
папиросу. Но спичка выпала у него из рук -- так он был поражен тем, что
увидел: у поворота дороги, ведущей к домику, где жил Роберт, медленно плелся
толстый белый бульдог.

В буфетной Кеггс, надев синий передник, чистил серебро, насвистывая
какую-то арию. К нему подошел лакей Фредерик.
-- Тут один человек вас спрашивал.
-- Кто такой?
-- Берти.
-- Что ж, если лорд Берти Фандалль желает со мной поговорить, то я к
его услугам.
-- Он в курительной комнате.
Лорд Берти задумчиво сидел около камина.
-- Ваша светлость изволили меня звать?
-- Подойдите поближе, старый мошенник!
-- Ваша светлость!
-- Известно ли вам, что я мог бы засадить вас по обвинению в
мошенничестве? -- Ваша светлость...
-- Нечего разыгрывать невинность! Вы отлично понимаете, что я хочу
сказать.
-- Если бы ваша светлость соизволили мне объяснить, то я убежден,
что...
-- Объяснить! Черт побери, я вам объясню!.. Кто дал Руби наркотик и
содрал с меня деньги, выдав его за другую собаку? Вам достаточно ясно?
-- Я понимаю, милорд, но обвинение не доказано.
-- Старый негодяй!
-- Ваша светлость, -- продолжал медовым голосом Кеггс, -- как я и
предсказывал, сами обманулись благодаря необычайному сходству... Собака
Роберта будет...
-- Неужели вы имеете наглость утверждать, что собака, которую вы мне
показывали, это именно вчерашняя собака, когда я только что сам видел белого
бульдога Роберта?
-- У Роберта их два, ваша светлость.
-- Гм!..
-- И один -- точное подобие другого.
-- Гм...
-- Близнецы, ваша светлость, -- тихо настаивал метрдотель.
Лорд Берти опрокинул стул.
-- Ваша светлость были слишком опрометчивы в своих суждениях. Если ваша
светлость припомнит, то еще в вашем детстве, благодаря поспешно высказанному
утверждению, будто вы сами видели меня пьющим ликеры вашего отца, я лишился
прекрасного места метрдотеля в замке Стоклейг. Лорд Берти подпрыгнул.
-- Э... Что?.. Значит... Ах, я понимаю, -- сказал он, -- вы захотели
отомстить? Не так ли?
-- Ваша светлость, я ровно ничего не сделал. И к счастью, я могу это
доказать.
-- Докажите.
Метрдотель поклонился.
-- Сходство между двумя собаками совершенно экстраординарное, -- сказал
он, -- но не абсолютное. У Руби все клыки целы, между тем как у собаки
Роберта в глубине пасти не хватает одного.
Он остановился на мгновение и потом продолжал опять с достоинством
несправедливо обвиняемого человека:
-- Если вы, ваша светлость, сомневаетесь в моих словах, то можете сами
легко в этом убедиться. Вам стоит только открыть пасть бульдога и
внимательно осмотреть ее внутри.

...Выскочив из своего автомобиля, Джон Бартон ответил Кеггсу, что он
чувствует себя отлично, когда тот с почтительной заботливостью справлялся о
его здоровье.
-- А где же остальные? -- спросил он.
-- Мистер Кейт пошел прогуляться. Его светлость уехал.
-- Уехал?
-- Ему пришлось уехать в Париж по делам.
-- А!.. А скоро он вернется?
-- Неизвестно. Его светлость высказался очень уклончиво.
-- А как чувствует себя Руби?
-- Руби чувствует себя очень хорошо, сэр.
Озеро находилось довольно далеко от дома, и, по мере приближения к
нему, Джон становился все более и более нервным. Заметив мелькнувшее из-за
деревьев белое платье Алины, он остановился, но сделал над собой усилие и
пошел дальше.
Алина стояла у воды и забавлялась тем, что смотрела на Руби, лаявшего
на уток. Молодая девушка и Руби -- оба приветствовали появление Джона, но
Руби встретил его с шумным излиянием восторга, а молодая девушка -- со
сдержанностью, которая сразу лишила Джона дара слова.
-- Я очень заботилась о вашей собаке, мистер Бартон, -- сказала Алина.
Джон ощутил необходимость ответить чем-нибудь очень прочувствованным,
но не нашелся.
-- Ах, Руби, -- сказала Алина, обращаясь к бульдогу и целуя его в
морду, -- как бы я хотела, чтобы ты принадлежал мне!
Это были самые обыкновенные слова, но они дали направление всем
дальнейшим событиям. Джона вдруг что-то осенило, и решение было принято.
Разговор -- только предохранительный клапан, и при отсутствии слов
следует опасаться взрыва.
Говорят, что пещерный человек свидетельствовал свое предпочтение
избранной им женщине тем, что бил ее дубинкой по голове. Но это не совсем
правильно. Если он и пускал в ход дубину, то, вероятно, только после
длительных размышлений в течение целого месяца о тех словах, которые нужно
сказать, и только потом уже, отчаявшись, он пробовал выразить свою любовь,
вместо слов, подобным способом.
Пещерный человек дремал в Джоне. У него не было дубины: он ею и не
воспользовался, но он сделал то, что поистине надо было сделать.
Быстро нагнувшись, он схватил Алину за талию и поцеловал ее в губы.
Молодая девушка, пораженная, смотрела на него широко открытыми сияющими
глазами. Руби, важно сидя на земле, казался арбитром положения.
Немножко раньше Джон задрожал бы под этим устремленным на него
взглядом, но теперь в нем пробудился пещерный человек. Он не растерялся и,
привлекая к себе девушку, прошептал:
-- Ну, дорогая моя, вам придется тогда взять нас обоих.

The Russian Wodehouse Society
http://wodehouse.ru/

 Отправлено: 16.01.09 13:32. Заголовок: Пэлем Грэнвил ..

Пэлем Грэнвил Вудхауз: об авторе



П.Г.ВУДХАУЗ P.G.WODEHOUSE

Пэлем Грэнвил Вудхауз (1881--1975) -- один из самых популярных
писателей Великобритании. Автор бессмертных Дживса и Вустера, ставших,
наряду с Шерлоком Холмсом и Форсайтами, символами британского характера и
героями национального фольклора. Пристли называл его "великолепным". Ивлин
Во писал, что Вудхауз создает "идиллический мир, который снова и снова будет
спасать грядущие поколения от неволи".
Вудхауз написал около ста книг, заслужив в 1939 году докторскую
степень, которую ему присудили в Оксфорде "за заслуги перед английской
словесностью".

 Отправлено: 16.01.09 13:34. Заголовок: П.Г.Вудхауз. Б..

П.Г.Вудхауз. Бинго и пекинесы



---------------------------------------------------------------
Bingo and the peke crisis (1937)
Перевод Н. Трауберг (1999, 2002)
Издательство "ЭСКМО"
The Russian Wodehouse Society
---------------------------------------------------------------

Один Трутень показывал двум другим укушенную ногу, когда появился
четвертый член клуба и, задержавшись у стойки, приблизился к ним.
-- Что случилось? -- спросил он.
Первый Трутень в третий раз поведал свою историю.
-- Этот кретин Бинго зашел ко мне позавчера с бешеной собачкой. Пытался
всучить.
-- Сказал, что дарит на именины, -- прибавил второй Трутень.
-- Чушь какая! -- подхватил первый. -- У меня именины в июле, да и
вообще мне не нужны кровожадные твари с острыми зубами. Стал я подгонять ее
к дверям, а она -- хапц! -- и вцепилась. Спасибо, догадался вскочить на
стол, но укусить она успела.
Новоприбывший Трутень попросил его опустить штанину. Такие зрелища
опасны, если ты недавно завтракал.
-- Я понимаю тебя, -- сказал он, -- но сейчас все объясню. Вчера я
видел Бинго. Услышав его повесть, ты поймешь, что надо не судить, а жалеть.
Tout comprendre, -- прибавил Трутень, изучавший французский в школе, --
c'est tout pardonner. [Все понять -- значит все простить (фр.).]
Все мы знаем (сказал он), что Бинго -- баловень судьбы. Он вкусно ест,
крепко спит, состоит в счастливом браке с популярной писательницей, словом,
жизнь для него -- сладостная песня.
Но нет совершенства в этом мире. Денег у Бинго едва хватает на
сигареты. Жене известно, что он ставит на лошадей, которые если приходят к
финишу, то в конце процессии; это известно, и ей это не нравится. Прелестная
женщина, ничего не скажешь, но спортивного духа в ней нет.
В то утро, с какого начинается повесть. Бинго сидел за столом, угрюмо
глядя на яйца и ветчину. Шесть пекинесов резвились у его кресла, но он их не
замечали, поскольку думал о том, что в 2.00 -- бега, а играть он не может,
ибо черствый букмекер отказался принимать вместо денег очарование манер.
Конечно, он мог попросить у жены, но особых надежд не питал. Кто-кто, а
Бинго не утопист.
-- Душенька, -- начал он, -- ты мне не дашь деньжат?
-- Зачем? -- спросила жена из-за кофейника, распечатывая письмо.
-- Понимаешь, есть лошадь...
-- Ну что ты, заинька! Я не люблю азартных игр.
-- Какие игры?! Пришел и забрал деньги. Эта лошадь. Прыщавый Чарли...
-- Странная кличка.
-- Да, очень. Но я видел во сне, что катаюсь на лодке по
Трафальгарскому фонтану с Пуффи Проссером.
-- Ну и что?
-- Его настоящее имя, -- тихо и строго сказал Бинго, -- Александр
Чарльз. Беседовали мы о том, не завещает ли он нации свои прыщи.
Рози мелодично засмеялась.
-- Какой ты глупый! -- нежно воскликнула она, а муж ее понял, что
надежда, и без того достаточно слабая, угасла вконец. Если так относятся
жены к откровениям свыше, говорить не о чем. Соответственно, он повел речь о
предстоящем визите миссис Бинго к матери, на курорт.
Пожелав ей доброго пути, он вернулся к грустным думам, как вдруг
услышал такой радостный крик, что уронил пол-яйца. Жена размахивала письмом,
невероятно сияя.
-- Кроличек! -- вскричала она. -- Это от Перкиса!
-- От кого?
-- От Перкиса. Ты его не знаешь. Он -- владелец журнала "Мой малыш".
-- Ну и что?
-- Я не хотела тебе говорить, боялась сглазить. Ему нужен редактор.
Конечно, я сказала, что у тебя нет опыта, но ты очень умный. Он обещал
подумать. Вообще-то он хотел взять племянника, но на того подал в суд
портной, и дядя решил, что он не подходит для такой ответственной должности.
О, Бинго! Я чувствую, он тебя возьмет. Предлагает встретиться.
-- Где? -- оживился Бинго. -- Когда?
-- Сегодня он возвращается из Танбридж-Уэллса. Будет ждать в двенадцать
на Чаринг-Кросс, под часами. Ты можешь туда пойти?
-- Могу, -- отвечал Бинго. -- Еще как могу!
-- Ты его сразу узнаешь. Он в сером костюме и мягкой шляпе.
-- Я, -- не без гордости сказал Бинго, -- буду в пальто и цилиндре.
Поцеловав жену, он проводил ее до машины. Миссис Литтл едва сдерживала
слезы. Боль разлуки усугублялась тем, что мать держала кошек, и пекинесов
пришлось оставить дома.
-- Ты будешь за ними присматривать? -- спрашивала Рози, пока дворецкий
оттаскивал собак от ее автомобиля.
-- Как родной отец, -- обещал Бинго. -- В радости и в беде, до самой
смерти.
Он не лгал. Он любил этих тварей, и они его любили. Они лизали ему нос,
он почесывал им животики. Я -- тебе, как говорится, ты -- мне.
-- Давай им на ночь сахар, обмокнутый в кофе!
-- Естественно!
-- Да, зайди к Боддингтону и Бигзу, они чинят поводок Пин-Пу. О,
кстати! -- миссис Литтл открыла сумочку. -- Заплати сразу. Тогда мне не
придется выписывать чек.
И, сунув мужу две пятерки, Рози уехала. Бинго махал ей вслед. Я отмечаю
это особо, поскольку, когда ты машешь, купюры шуршат, а когда они шуршат,
вспоминаешь, что скоро заезд и победитель тебе известен. Словом, машина не
успела скрыться, а змий уже нашептывал на ухо: "Ну как, старикан? Поставим?"
Конечно, честный Бинго ни за что не допустил бы, чтобы почтенная фирма
лишилась законных доходов. Но тут, заметил змий, особый случай. О фирме
беспокоиться незачем. Ставим 10 ф. на Прыщавого Чарли, а завтра -- платим
Боддингтону. Если, против очевидности, Чарли подкачает, перехватим у
Перкиса, в счет жалованья. Редактор в цилиндре его очарует, сомнений нет.
Словом дело верное.

Так и случилось, что через час, посетив по дороге букмекера, Бинго
подходил к вокзальным часам, чьи стрелки показывали без пяти двенадцать.
Через пять минут туда явился плотный пожилой джентльмен в сером костюме.
-- Мистер Литтл? -- спросил он.
-- Да. Здравствуйте.
-- Здравствуйте. Какой денек!
-- Великолепный.
-- А вы точны!
-- Как же иначе?
-- Похвально, похвально.
Все шло лучше некуда; но тут, отирая губы, из буфета вышел Б.Б. Такер
("Мужское белье", Бедфорд-стрит, Стрэнд), которому Бинго больше года был
должен три фунта одиннадцать шиллингов четыре пенса.
Видите, как влияет радость на трезвенность ума. Узнав о предстоящей
встрече, Бинго забыл о благоразумии и только сейчас припомнил, что ему
нельзя и на милю подходить к Чаринг-Кроссу. Местность буквально кишела
магазинами, которым он задолжал, и никто не мог поручиться, что их владельцы
не заглянут в вокзальный буфет.
Бинго их знал. Он понимал, что, увидев его, они не пройдут мимо, а
приблизятся и заговорят о деле. Если Перкиса испугали злоключения
племянника, две минуты рядом с Б. Б. Такером сведут на нет все чары
цилиндра.
Именно в это мгновенье Б. Б. свернул к ним.
-- А, мистер Литтл! -- начал он.
Сзади стояла вокзальная тележка, и многие решили бы, что путь отрезан
-- многие, но не Бинго. Перепрыгнув через препятствие, он бросил:
-- Я сейчас!
Выбежав к набережной, он подождал там, надеясь, что Б.Б. испарится, а
потом вернулся под часы, чтобы продолжить беседу.
Такера действительно не было, равно как и Перкиса. Подумав, Бинго
вспомнил, что тот смотрел как-то странно, по-видимому, считая странноватым
его самого. Добра это не сулило. Вероятно, владельцы журналов не любят,
когда редакторы прыгают через тележку.
Грустно сидя в кафе, он узнал, что Прыщавый Чарли не выиграл. Другими
словами. Провидение обмануло его, и не в первый раз.
Назавтра пришло письмо от Перкиса, которое, по его словам, он разорвал
на тысячу клочьев (я думаю -- на восемь). Перкис решил взять другого
редактора.
Мягко говоря, Бинго расстроился. Он знал, как трудно будет объяснить
все это жене. Хватило бы и поводка, а тут еще такой провал, ему уже не стать
"Гл. ред."!.. В общем, расстроился. Пекинесы проводили его в библиотеку и
сели кругом, дожидаясь сахара, но он не замечал бессловесных друзей,
сосредоточившись на своих проблемах.
Но постепенно, понемногу до него дошло, что с друзьями что-то не так.
Нет, с виду они были такие, как обычно. Минутку, минутку... смотрим
глубже... И тут он все понял.
Их пять, а не шесть!

Казалось бы, что такого? Один где-то задержался, скажем -- прячет кость
или отдыхает. Но Бинго знал своих собачек. Если только пять пришли за
сахаром, значит -- шестой нету.
Когда он это понял, кофейная ложечка выпала из его руки. Перед такой
бедой бледнела и растрата десяти фунтов. Рози доверила ему самое святое.
Подумать страшно, что будет по приезде. Слезы... упреки... "как ты мог"...
Да что там, она еще решит, что он продал шестую собаку! От этой мысли Бинго
вскочил и вызвал дворецкого, чтобы спросить, не в кухне ли недостающий
пекинес. Явилась горничная и сообщила, что Бэгшоу куда-то уехал, а собак
внизу не видно. Тогда он глухо взвыл, схватил шляпу, выскочил из дома.
Оставались шансы (так, 8 к 100), что негодная тварь услышала зов пустыни.
Сколько времени он бродил, свиристя и взывая, Бинго сказать не мог бы,
но забрел далеко. Остановившись, чтобы закурить, он решил возвратиться -- и
сигарета застыла на его устах.
Перед ним в сгущающихся сумерках двигался чей-то дворецкий, ведя на
поводке копию пропавшей собаки. Вероятно, вы знаете, что пекинесы (все до
единого -- лохматые) бывают бежевыми и каштановыми. У Рози был каштановый,
как и этот.
Бинго воспрял духом. Острый ум и прежде подсказывал ему, что надо
раздобыть замену, но пекинесы стоят денег а их, как известно, не было, если
не считать шести шиллингов с мелочью.
Он чуть не схватил собачку голыми руками, но одумался и подкрался
сзади, словно те персонажи детективов, под чьей ногою не хрустнет сучок.
Дворецкий свернул в тихий переулок, а там -- вошел в сад при довольно
большом доме. Беспечно напевая, Бинго проследовал дальше, обнаружил лавочку
и на все свои деньги купил самого лучшего сыру.
Как мы уже говорили, пекинесов он знал, зная тем самым и то, что они
любят курицу, пудинг, молочный шоколад, но жизни не пожалеют ради сыра.
Значит, думал он, засядем в кустах, дождемся последней прогулки и провернем
дельце при помощи сырного бруска.
Бдение оказалось нелегким. Сидеть в чужих кустах, не смея закурить
сигарету, -- далеко не подарок. По ногам сновали муравьи, за шиворот лезли
букашки, кто-то еще копошился в волосах, пользуясь тем, что он потерял
шляпу. Наконец стеклянная дверь открылась, выбежала собачка, а за нею
появился корпулентный мужчина. Они вошли в пятно света, и Бинго увидел, что
это -- сам Перкис!
До сей поры он все-таки терзался, жалея неведомого хозяина. Теперь
угрызения исчезли. Кто-кто, а Перкис это заслужил.
Хорошо, но как осуществить справедливую кару? Провидение не подкачало.
Видимо, хозяин внимал веселой румбе, доносившейся из приемника. Вдруг что-то
квакнуло, приемник залопотал по-немецки, а Перкис нырнул в дом, чтобы снова
поймать волну.
Бинго, словно леопард, выскочил из куста. Собачка попятилась, всем
своим видом говоря: "Чему обязана?" -- но учуяла сыр, и дальше все пошло как
по маслу. Через полминуты Бинго нес ее к себе домой.
Когда он пришел туда, пекинесы уже легли, но приняли пришельца как
родного. Обычно, если сунуть к ним чужака, поднимается что-то подобное
Новому году в Мадриде; но сейчас, немного посопев, они одобрили гостя и
свернулись клубочками, словно члены клуба "Атенеум". Вернувшись в
библиотеку, Бинго позвонил, чтобы попросить виски и содовой у дворецкого,
если тот вернулся.
Тот вернулся. Обслужив хозяина, он сказал:
-- Да, сэр, насчет собачки...
-- С-с-с-с-собачки? -- проверил Бинго. -- Какой собачки (семь "К")?
-- Вин-Фу, сэр. Я не мог сообщить вам, поскольку вас не было дома,
когда звонила миссис Литтл. Она велела мне отвезти Вин-Фу в Богнор-Реджис.
Насколько я понимаю, там отдыхает художник-анималист, которому миссис Литтл
заказала его портрет. Я счел своим долгом сообщить об этом вам, иначе вы
могли бы обеспокоиться, случайно заметив, что одной собачки недостает.
Спокойной ночи, сэр.
Легко представить себе, что чувствовал Бинго. Как можно, думал он,
поручать слуге то, что должен делать глава семьи? Что ж, теперь он вор.
Неужели нельзя предупредить? Да и вообще, зачем поощрять в собачке
тщеславие? Они и так важничают. А главное, как теперь быть? Этого он не
знал.
Однако, проспавшись, он понял, где выход. Надо отвести собачку к
Перкису и запустить ее в сад.
Вытираясь после ванны, он понял, что не знает адреса. Вчера он забрел
так далеко, столько кружил, что даже улицы не найдет. Можно посмотреть в
телефонной книге, но он забыл фамилию.
Теперь-то он ее знает. Теперь она впечатана в его память. Спросите его
когда угодно: "Да, кстати, как зовется владелец "Малыша"?", и он мгновенно
ответит: "Генри Катберт Перкис", а тогда -- начисто забыл. С фамилиями
всегда так. Если я скажу вам, что за первым завтраком он шептал:
"Уинтерботтом", а за вторым -- "Бенджефилд", вы поймете, как далеко зашло
дело. Письмо он порвал на тысячу (восемь) клочков. Словом, хуже некуда.
Оставалось одно, сбагрить куда-нибудь собачку. Надеюсь, ты уже понял,
зачем он приходил к тебе, понял -- и пожалел его. Когда ты ему отказал, он
совсем пал духом, и вернувшись домой, вызвал дворецкого.
-- Какие бывают фамилии? -- спросил он.
-- Фамилии, сэр?
-- Да. Никак не могу вспомнить одну фамилию на "Дж".
-- На "Дж", сэр?
-- Да.
-- Может быть, Смит?
-- Ничего подобного! Если вы хотите сказать "Джонс" не надо, она
посложнее. Такая, знаете, экзотическая, вроде "Джернингем" или "Джоркис". А
может, и не на "Дж". Начнем-ка с "А".
-- Адамс, сэр? Аллен? Акворт? Андерсон? Аркрайт? Аберкромби?
-- Нет, не то. Давайте "Б".
-- Бейтс? Булстрод? Белингер? Биггз? Бультитьюд?
-- Попробуем на "К".
-- Коллинз? Клегг? Клаттербак? Кэртью? Керли? Кэбот? Кейт? Кэфри? Кан?
Коэн? Кенон? Картер? Кэзи? Кули? Картбертсон? Корк? Кроу? Кру?
Бинго стало плохо. Он собирался взмахнуть рукой, но тут услышал:
-- Кэдвалладер?
-- Кэдвалладер!
-- Я угадал, сэр?
-- Нет, но мне годится.
Понимаете, он вспомнил, что так звался хозяин лавочки. Если плясать
оттуда, нетрудно найти владельца собачки. Словом, курс на Кэдвалладера!
Отыскав его адрес, Бинго вышел в путь с пекинесом под мышкой и надеждой
в сердце. Вскоре он нашел лавочку, а там -- живую изгородь, за которой
располагался вожделенный сад.
Бинго открыл калитку, запустил собачку и вернулся домой, чувствуя
примерно то, что чувствует убийца, избавившийся от тела. Можно сравнить его
и с отроками, когда они вышли из печи. Давно, еще в школе, ему довелось
упасть на мяч, и он тут же оказался под грудой тел с очень острыми локтями.
Он помнил, что испытывал, когда эта груда слезла с его спины. Так и сейчас.
Возможно, он пел. Не исключено, что он прошелся в танце.
Подходя на цыпочках к дому, он заметил, что к его ноге, тихо урча,
прикоснулось что-то косматое и, взглянув вниз, увидел собачку. Вероятно, она
к нему привязалась и воспользовалась тем, что он не запер калитку.
Пока он стоял в оцепенении, к нему подошел дворецкий.
-- Простите, сэр, -- сказал он, -- не знаете ли вы телефона в
Богнор-Реджис?
-- А что?
-- К миссис Литтл заходил мистер Перкис. Осведомлялся о ее номере.
-- Перкис? -- вскричал Бинго. -- Пер-кис?
-- Да, сэр.
-- Хочет позвонить миссис Литтл?
-- Да, сэр.
Бинго глубоко вздохнул.
-- Бэгшоу, -- выговорил он, -- принесите мне виски с содовой. Виски --
побольше, содовой -- поменьше. Кому она нужна?
Итак, Перкис спрашивал телефон. Видимо, нашел шляпу и прочитал имя
владельца. Оставалось одно -- молить о милости. Да, неприятно, но что
поделаешь?! Надо воззвать к его чувствам. А есть ли они? У него какой-то
суровый, отрешенный взгляд, как у неуступчивого букмекера...

Перкис стоял спиной к нему, глядя в сад. Обернувшись, он с отвращением
посмотрел на гостя, и тот понял, что борьба предстоит нелегкая.
-- Ну что еще? -- спросил хозяин.
-- Я насчет собачки... -- начал Бинго и закашлялся. В рот ему залетел
комар, или мотылек, или, быть может, моль. Кашляя, он увидел, что Перкис
странно взмахнул рукой.
-- Так я и знал, -- сказал владелец журнала.
Бинго все кашлял.
-- Этого я и боялся, -- продолжал Перкис. -- Да, я украл ее.
Бинго справился с инородным телом, но ничего сказать не мог.
-- Вы женаты, мистер Литтл, -- говорил хозяин, -- вы меня поймете. Жена
в Танбридж-Уэллсе, у больной тетки. Незадолго до отъезда она купила собачку
и строго-настрого приказала смотреть за ней. Вчера я на минутку отлучился, и
собачка убежала.
Он судорожно глотнул, а Бинго вздохнул.
-- Сегодня я обошел все магазины в Лондоне, но тщетно. Тут я вспомнил,
что у вашей жены есть несколько пекинесов и решил спросить, не продаст ли
она одного.
Тут он вздохнул.
-- Я зашел к вам и узнал, что миссис Литтл уехала. Писать ей
бесполезно, жена вернется завтра. Выходя из вашего сада, я споткнулся о
собачку, точно такую же, как наша. Соблазн был слишком велик.
-- Вы ее взяли? -- спросил Бинго.
Перкис кивнул.
-- Нехорошо.
-- Я знаю, я знаю! Мало того, чудовищно. Я не думал, что вы меня
видели. -- Он снова вздохнул. -- Собачка в кухне, ужинает. Сейчас я позвоню,
чтобы принесли. О жене и подумать страшно... -- И Перкис вздрогнул.
-- Она расстроится?
-- Еще бы!
-- Что ж, оставьте собачку себе.
Об этой минуте Бинго приятно вспоминать. Он был добр, он был милостив,
исполнен сладости и света. Вполне возможно, Перкис мысленно сравнил его с
ангелом.
-- Оставить?!
-- Непременно.
-- А как же миссис Литтл?
-- Ах, она сама толком не помнит, сколько у нее пекинесов! Кишат -- и
спасибо. Да и вообще, до того ли ей? Она так мечтала, чтобы я стал
редактором...
Перкис кашлянул, взглянул на Бинго и едва заметно вздрогнул. Взглянул
еще, вздрогнул снова. Видимо, в нем происходила духовная борьба.
-- А вы хотите стать редактором? -- проверил он.
-- Конечно.
-- Столько работы, столько дел...
-- Ничего, я справлюсь.
-- Это очень трудно!
-- Подберу хороших помощников.
-- Жалованье небольшое.
-- А вы его увеличьте.
Перкис взглянул и вздрогнул в третий раз.
-- Хорошо, -- сказал он. -- Надеюсь, мы сработаемся.
Бинго хлопнул его по плечу:
-- Еще как! А насчет жалованья...

The Russian Wodehouse Society

 Отправлено: 16.01.09 17:05. Заголовок: Для меня настольной ..

Для меня настольной книгой является книга Джеймса Херриота.
Читаю уже 3 раз и все как в первый!
Сейчас его книга вышла в 5 книгах, там менее текст урезан и есть новые рассказы.
Правда есть еще и старые под новыми названиями.
Мои домашние знают, что я его обожаю, особенно рассказы про родовспоможение коров.
Люблю с ними поделиться интересными сюжетами , а они бегут в разные стороны!

 Отправлено: 16.01.09 17:05. Заголовок: Тата спасибо!! Наши ..

Тата спасибо!! Наши вкусы сходятся... я тоже люблю этого писателя

 Отправлено: 17.01.09 16:37. Заголовок: Тата пенка Спасибо!..

Тата пенка Спасибо! Очень здорово, библиотека на форуме!!!

 Отправлено: 17.01.09 17:11. Заголовок: Бадди Я рада, что Ва..

Бадди Я рада, что Вам понравилась моя идея!! Добавляйте в библиотеку свои любимые книги.. не обязательно о собаках!! Можно на любые темы и в любом жанре!! Для простоты можно разместить ссылку

 Отправлено: 20.01.09 11:09. Заголовок: Решила добавить в н..

Решила добавить в нашу библиотеку и книги замечательного французского писателя Бернарда Вербера.

Империя ангелов (2005)
Автор: Вербер Бернард

Бернард (Бернар) Вербер – французский писатель. Родился в Тулузе в 1961 г. Первый рассказ опубликовал в возрасте 14 лет. На протяжении 10 лет работал научным обозревателем в крупнейших французских журналах. Последние годы занимается исключительно литературным трудом. Первая же опубликованная Вербером книга (роман "Муравьи", 1991) заставила говорить о нем, как об оригинальном авторе, в творчестве которого объединяются элементы приключенческого романа, фантастической саги и философского эссе.
Вербер – один из наиболее публикуемых во всем мире французских писателей. Его читают не только в Испании, Германии и Дании, но и в Японии.

Вот названия его романов, которые мне особенно понравились Их можно прочесть в виртуальной библиотеке
Отец наших отцов
Дыхание богов
Последний секрет
Империя ангелов
Мы, боги

 Отправлено: 20.01.09 11:19. Заголовок: Вот еще пополнение в..

Вот еще пополнение в нашу библиотеку Книги этой писательницы я очень люблю

Автор: ДИНА РУБИНА

Сайт Дины Рубиной. Тексты

 Отправлено: 25.01.09 13:26. Заголовок: Из книги МакКормак Д..

Из книги МакКормак Дж. "Айболит из Алабамы" (полностью читать можно на http/lib.rus.ec/b/)

17

Для меня поездка в батлеровский супермаркет — испытание не из приятных, так что я старался по мере возможностей ее избежать. Но время от времени Джан просила меня по пути домой из клиники по-быстрому заглянуть к Чарли Хейлу, купить то одно, то другое. Ее наставления касательно того, где именно искать в магазине необходимый предмет, для покупателя-любителя не всегда бывали ясны, зато марка, цена и размер указывались с точностью.

Нет, мне не жалко было тратить время на хождение по бесконечным проходам вдоль тысячи полок в поисках нужного товара. От магазинов меня отпугивала вероятность столкнуться с клиентами, которые прицепятся ко мне, как репьи, без устали тараторя про своих любимцев или скотину. Такой разговор отнюдь не сводится к вопросам здоровья: речь непременно пойдет о том, какие новые трюки освоил Ровер и как коровы снесли изгородь и объели соседскую кукурузу. Обычно я люблю такие беседы, но только не в бакалее, когда часами раздумываешь, какой именно стиральный порошок или отбеливатель заказала Джан. Кроме того, страшно неловко вести дискуссию о дизентерии, переминаясь с ноги на ногу напротив отдела кулинарии, который, как правило, не более чем полка с копчеными колбасами в секции «Мясо». В графстве Чокто гастронома как такового просто не существует.

Меня всегда удивляло, почему, во всеуслышание обсуждая недуги, имеющие отношение к пищеварению и репродуктивным функциям, или смерть какого-нибудь своего питомца, владельцы животных непременно повышают голос. Я краснею до ушей, стою, засунув руки в карманы синего комбинезона, нервно пошаркивая ногами и всем видом своим говоря, что плевать я на это хотел, в то время как покупатели, любимцев не имеющие, останавливаются, смотрят на нас во все глаза и настораживают уши уже в конце прохода, заворачивая у ведра и швабры. Однако, повествуя о том, что любимец их поправился воистину чудом, — а все благодаря редкому умению и состраданию местного ветеринара, люди почему-то переходят на шопот.

В магазине было полным полно народу, как это обычно водится в пятницу вечером; я торопился вернуться домой с заказанным Джан сыром, так что, надвинув кепку «Фанкс Джи Гибрид» на самый лоб, я «просочился» сквозь рассредоточенную толпу у первой кассы, даже не кивнув встречным дамам, а затем резко свернул в секцию мыла, срезая путь до молочного отдела. К сожалению, сей же миг в поле моего зрения возникла дама с подсиненными, безупречно уложенными волосами, толкающая перед собою тележку с чихуахуа, она вырулила из соседнего прохода через несколько секунд после меня. По спине у меня пробежал холодок: я узнал в собачке недавнюю и очень сквернохарактерную пациентку. Но прятаться было поздно.

«Как же их зовут? Ну, как же их зовут?» — шептал я про себя. Как раздражала меня эта моя полная неспособность запоминать имена! Бывало, чем больше стараешься, тем сильнее «тормозишь».

«Прелесть! Ну, конечно же! А она — миссис Браун. Миссис Бозо Браун!» Я мысленно поздравлял себя с победой, — и тут раздался приветственный вопль.

— Ох, доктор! — заворковала миссис Бозо Браун. — Я как раз вас вспоминала. Ужасно не хочется вас беспокоить, пока вы «Клорокс» покупаете, но моя Прелесть так кашляет, и горло у бедняжки опять побаливает! Вы ей лобик не пощупаете, нет ли температуры? У меня такое предчувствие, что есть. — Меня всегда озадачивало, как именно миссис Браун и прочие владельцы чихуахуа с уверенностью определяют, что у их любимцев болит горло, даже не заглянув им в пасть. Видимо, судят по тому, как пациент облизывается или судорожно сглатывает. Как бы мне хотелось прослушать тридцатиминутный курс переподготовки о фарингитах у собак и еще один, часа на три с половиной, о гуманных способах фиксации маленьких негодников.

— Ну, конечно же, — согласился я, смиряясь с досадной неизбежностью и с опаской потянулся к собачонке. Реакция не заставила себя ждать — и улыбка моя растаяла, точно ее и не было.

— Гр-р-р! Гав! Гав! Гав! Гр-р-р! — рявкнула невоспитанная моська. Я поспешно отдернул руку от тележки и ее кусачего содержимого. Зубы щелкали вовсю, и слюна летела во все стороны; так что на всякий случай я спрятал драгоценную правую конечность в недра заднего кармана.

Не обладая ни вилами, ни рогами, ни заостренным хвостом, эта собачонка слыла в округе настоящим чертенком. Она вечно нападала на псов куда крупнее ее самой и пыталась отгрызть лодыжки гостям дома Браунов. Помню, какой страх я испытывал, когда Прелесть привозили в клинику с хроническим заболеванием горла или для профилактического осмотра. Не раз и не два я пытался избавиться от этого сокровища, переадресовав нашу Прелесть коллеге из Меридиана.

— Доктор Макданьел из Ред-Хилла, Миссисипи, — один из лучших специалистов по серьезным заболеваниям горла, кого я знаю, — нахваливал его я. — Он прослушал несколько кратких образовательных курсов по кашлю у собак и специализируется как раз на проблемах Прелести. Самый настоящий ухо-горло-нос!

Однако доктор Макданьел отослал Прелесть обратно ко мне, вместе с восторженными отзывами о том, что в обращении с мелкими собаками лучшего профессионала, чем я, не найти: дескать, миссис Браун несказанно повезло, что в ее городе есть такой внимательный, такой талантливый ветеринар! Я живо представлял себе, как подлый тип хихикает у себя на псарне, зная, что побил меня моим же оружием.

— Прелесть! — вскричала она. — Как тебе не стыдно! Не смей нападать на нашего славного доктора, он же просто пытается помочь тебе! — Эту фразу я слышал столько раз, что поневоле задумывался, не является ли она своего рода символом веры владельца чихуахуа.

Как и следовало ожидать, прочие покупатели уже выглядывали из-за угла, предвкушая скандал. Работники магазина, расставлявшие товары по полкам, приросли к месту, — банки свинины, бобов и окры так и застыли в воздухе, и с надеждой ждали, чтобы собака покусала-таки намеченную жертву. Я сгорал со стыда; миссис Браун отчитывала Прелесть, а та затаилась на дне тележки, спрятавшись среди коробок чернослива с вынутыми косточками и связок турнепса. Я видел, как моська пристыженно облизывается, жалобно глядя вверх огромными скорбными глазами и поджав хвост на всю длину.

А миссис Браун продолжала распекать несуразную собачонку, ссылаясь на золотое правило («Поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой!») и цитируя Священное Писание, — а затем принялась в подробностях описывать, как упорно я грыз гранит науки в ветеринарном колледже, и все для того, чтобы спасать заболевших собачечек. Возможно, в словах ее и заключалось зерно истины, но в тот момент я бы предпочел работать со здоровенной коровой.

— Может быть, если вы возьмете ее на руки, она не будет так бояться, предложила дама, извлекая моську из тележки, — и сунула ее прямо мне под нос.

— Господи милосердный! — сказал я себе. — И как это меня вечно угораздит попасть в такую ситуацию! А тут еще зевак понабежало! — Вокруг и впрямь собралась целая толпа: еще минуту назад все эти люди страшно торопились куда-то, а теперь вот наслаждались бесплатным представлением в ряду номер шесть.

Хорошая новость состояла в том, что Прелесть, хотя и дрожала всем тельцем и пускала слюни мне в правый карман, вела себя куда лучше, чем прежде. И уже не пыталась укусить меня, когда я опасливо дотронулся до ее головки левым кулаком.

— У нее и впрямь легкий жар, — объявил я. — Температура повышена на градус-другой.

— Я так и знала! Ох, я так и знала! — громко оповестила толпу миссис Браун. — Бедняжка больна! — Тут в голову мне пришла свежая мысль.

— Пожалуй, выпишу-ка я вам рецепт, — предложил я, шаря в карманах. Где-то тут у меня листочек завалялся. Тогда вы сможете по пути зайти в аптеку — и фармацевт вас сразу обслужит.

— Рецепт? Вот уж не думал, что бывают рецепты для собак! — воскликнул кто-то от полки с чистящими средствами. Прочие недоверчиво покачали головами.

— Конечно, бывают; и для кошек тоже! — отвечал я, выдавливая из себя улыбку.

— Как насчет лошадей и быков? — вопросил местный комик.

— Сколько угодно; вот только листки требуются покрупнее, — отозвался я.

Я перехватил Прелесть левой рукой, подошел к полупустой полке и нацарапал на оборотной стороне чека требование на сульфапрепарат, — причем как можно неразборчивее. Некоторые считают, что рецепт — такая штука, которую невозможно прочесть даже самому опытному фармацевту.

— Да это же чек! — воскликнула миссис Браун, принимая от меня листочек. — А его у меня примут?

— Конечно! Если у фармацевта возникнут какие-то проблемы, пусть перезвонит мне. — Мысленно я взял на заметку положить в бумажник несколько рецептурных бланков, — на случай таких вот «консультаций» в бакалее.

Толпа постепенно расходилась. Миссис Браун убрала рецепт в сумочку, и тут послышался гулкий голос Хэппи Дюпри, самозваного консультанта при моей практике и собрата по рыбалке.

— Ох, черт, — пробормотал я себе под нос. — Если Хэппи увидит меня с этой собачонкой на руках, он же мне до самой смерти проходу не даст! — Но тот уже углядел переполох — и двинул прямиком ко мне.

— Что за шум, а драки нету, доктор Джон? И что это у вас за крыса-переросток? — прогудел он.

— Привет, Хэппи, — произнес я сквозь стиснутые зубы, изображая улыбку. — Это — Прелесть Браун, маленький чихуахуа миссис Браун. Ну, разве не симпатяшка?

— Так это собака? — переспросил он потрясенно.

— Да будет вам известно, сэр, что моя Прелесть скорее человек, чем собака. Она спит на моей постели и я люблю ее так, как вы и вообразить не способны, — отрезала миссис Браун, забирая у меня пациентку, прижимая ненаглядное сокровище к груди и осыпая поцелуями лохматую голову.

— Ну, не очень-то вы ее любите, раз доверяете ее этому коновалу, фыркнул Хэппи. — Он тут на днях мою лучшую корову на тот свет отправил!

Миссис Браун, усаживавшая Прелесть обратно в тележку, слегка опешила. Но тут же пришла в себя.

— Я перезвоню вам завтра, если бедняжке лучше не станет, — улыбнулась она мне. Затем обернулась к Хэппи и смерила его негодующим взглядом.

— Сэр, вы — грубый мужлан! — возвестила она, схватила с полки банку «Сани-Флаш» — и ретировалась восвояси.

Несколько секунд царило молчание, — нарушал его лишь мой сдавленный смех. Хэппи провожал удаляющуюся даму взглядом, медленно качая головой.

— Слушай, Хэппи, ты бы поделикатнее с собачницами, что ли! Людям не по душе, когда их любимцев крысами обзывают, — предостерег я.

— Так может, тебе пора «забить» на дамочек с их комнатными собачонками! — фыркнул он. — Больше времени на охоту да рыбалку останется.

— Ах, да заткнись ты, ради Бога! — простонал я на прощанье.

Минуту спустя, медитируя над огромными сырами, я заслышал поскрипывание тележки и тяжелую поступь инженерных сапог на толстой подошве. Звук явно приближался к молочному отделу. По сапогам я тут же распознал Карни Сэма Дженкинса, легендарного ветеринара-самоучку графства Чокто.

— Здрасть, Док, — прямо-таки проорал он, доставая с полки галлоновую бутыль «Борденз». — Что, мисс Док и вас за покупками отправила?

— Ага, сами знаете, каково оно. Терпеть не могу сюда заходить: кто-нибудь да непременно захочет потолковать о больной собаченции. Но у Джан и без того забот полон рот с детьми и хозяйством, так что я пытаюсь помогать по мере сил. Кстати, как там молочная корова вашего соседа?

Слишком поздно осознал я, что Карни Сэму вроде бы не полагается покупать молоко, так что насчет коровы разумнее было бы попридержать язык. В конце концов, черная джерсейка снабжала молоком всю округу. Несколько дней назад я лечил ее от отравления кальмией.

— Ах, доктор, ОКОЛЕЛА она! — ответствовал Карни Сэм. Его зычный голос эхом раскатился по магазину, точно оратора подключили к системе звукоусилительной аппаратуры. Сей же миг воцарилась тишина, вот только кондиционеры гудели, да жужжала ленточная пила мясника, вгрызаясь в замороженную тушу.

— ОХ, ДА, ОКОЛЕЛА, как есть ОКОЛЕЛА, и пяти минут не прошло, как вы уехали! — повторил мой собеседник. — Жаль, вы ее не полечили от ЧЕРВЯКА В ХВОСТЕ, как я советовал! А я вот теперь изволь покупать эти дорогущие жиденькие голубые помои! — Многие местные жители постарше, привыкшие к непастеризованному, негомогенизированному молоку прямо из-под семейной коровы, переработанное магазинное молоко окрестили «голубыми помоями» из-за низкого содержания в нем жира и отчетливого голубоватого оттенка.

И снова покупатели с тележками затормозили на полпути и оглянулись в нашу сторону. Некоторых явно потрясли известия о смерти коровы, которую со всей очевидностью лечили неправильно, раз уж Карни Сэм так утверждает.

«Вот вечно так со мною бывает, стоит сунуть нос в этот треклятый магазинишко!» — проворчал я про себя, оглядываясь в поисках путей к отступлению. В конце ряда, в секции яиц наблюдалась тетушка Сисси Бейли: она открывала картонки, проверяя, нет ли битых. Туда мне идти не хотелось: ее старый пес на днях скончался в клинике от почечной недостаточности. С противоположного конца к молочному отделу целеустремленно двигались несколько моих клиентов; кое-кто беззвучно шевелил губами, явно репетируя вопросы, заготовленные для целителя их любимцев. Однако всякий раз, как Карни Сэм во всеуслышание возглашал: «ОКОЛЕЛА!», они на мгновение замирали на месте с открытыми ртами, склонив набок головы и словно размышляя про себя, а стоит ли вообще советоваться с ветеринаром-убийцей.

«Может, удастся спастись в обход», — подумал я, глядя на узкий проход между полкой с творогом и выставкой консервированной ветчины. Но едва я сделал шаг в том направлении, как Теодор Миллер, работающий на полставки мясник, попытался отрезать меня от желанного выхода. Вытирая жирные руки о некогда белый передник, он преградил мне путь к отступлению.

— Док, я насчет моей лошадки, — начал он. — Ей так и не полегчало. Я вот думаю…

Но тут, оборвав его на полуслове, на помощь мне пришли высшие силы. Свет мигнул раз, другой — и в магазине воцарилась благословенная тьма. На мгновение наступила тишина, если не считать нескольких испуганных вскриков, да грохота тележек, врезавшихся в полки с консервами.

— Сейчас посвечу, — выпалил я, извлекая из кармана комбинезона фонарик в виде авторучки. — Где тут у вас «пробки»?

— Налево, Док, вон туда, — указал Теодор. Собственно говоря, все звали его Тайдоу, — так на Юге произносят имя «Теодор».

«Ура, могу сбежать через черный ход», — пробормотал я себе под нос, бросая тележку на произвол судьбы. Теперь мы пробирались через секцию свиных рубцов и требухи.

— Тайдоу, а где тут задняя дверь? — спросил я, спотыкаясь о корзины с клубникой и мешки с луком. Мне нужно по-быстрому вернуться в клинику!

— Точнехонько у вас за спиной, Док.

— Тайдоу, держи-ка фонарик. Увидимся позже, — ответствовал я, заметив пробивающийся сквозь щели солнечный свет.

— Да ступайте, Док, ступайте; надо ж вам проверить, как там, в клинике, со светом. Но эта моя кобылка, она…

Но я уже перескочил через груду ящиков, обогнул несколько мешков с картошкой и боком задел здоровенную кипу коричневых бумажных пакетов. А затем нырнул в заднюю дверь, спрыгнул с погрузочной платформы и вскорости уже резво мчался в обход здания, а затем наперерез через двор к моему стоящему наготове верному пикапу.

— Фу! Слава Богу! — прошептал я, поднимая глаза к небесам. — За мной явно присматривают. — Но когда я рысил мимо парадной двери, дорогу мне преградила кассирша. В руках она держала небольшую коробочку с просверленными в стене дырками.

— Я так надеялась, что вы или ваша жена сегодня к нам заглянете, сказала она. — Не посмотрите ли этого котенка? — Она извлекла на свет крохотного белого котеночка не больше двух месяцев от роду, блохастого, грязного, со свалявшейся шерстью.

— Ваша жена в котятах здорово разбирается, хоть и не ветеринар. Может, хоть вы мне скажете, что с этим не так. — То, что кассирша явно больше доверяла познаниям Джан, нежели моим, меня ничуть не задело.

— Нет проблем. Обработайте его хорошенько порошком от блох, дайте банку сардин в масле, а в понедельник утром привезите ко мне в офис.

— Поняла, Док. Очень вам признательна — чек за мной.

Уже отъезжая, краем глаза я различал фигуры покупателей, столпившихся перед дверями магазина. Некоторые указывали пальцем на ренегата-ветеринара, удирающего во все лопатки. Я чувствовал себя распоследним идиотом, что позорно сбежал с места событий, однако в тот момент у меня просто не было времени на многочасовые семинары на тему ухода за животными и здоровья конских табунов… нет уж, с меня достаточно!

— А про сыр ты, никак, позабыл, дорогой? — спросила Джан, едва я переступил порог черного хода.

— Гхм, нет, они закончились.

— Закончились! Это как это закончились! Ни в одном магазине Америки сыры закончиться не могут! — возмутилась она. — Мне сыр к ужину нужен!

— Послушай, загрузи-ка детишек в машину и поехали в «Дейри Квин»! Мне тут утром в клинику позвонила Терри, сказала, что сегодня у нее в меню фаршированные перчики. Может, к тому времени, как мы подъедем, толпа рассосется.

Несколько минут спустя мы уже входили в небольшой ресторанчик и перекидывались шуткой-другой с Терри, одной из совладелиц заведения. За отдельным столиком обосновались посетители из пригорода; мы поздоровались и с ними. Похоже, для того, чтобы подкрепиться в тишине и покое, время мы выбрали куда как удачно. Очень скоро Терри подоспела к нам и принялась записывать наш заказ, перемежая деловые реплики коротенькими байками про своего «венгерского терьера». Пса звали Беспалый: у бедняги не хватало двух пальцев.

— Том и Лайза, держу пари, вы оба не откажетесь от здоровенного гамбургера и картошечки «фри», так? И по стаканчику кока-колы? Доктор Джон, а вам, наверное, фаршированных перчиков и два стакана молока, — тараторила она. — Ох, а вы слышали, как давеча ночью в соседском дворе Беспалый загнал на дерево опоссума? Я просто вне себя была! Джан, вам к цыпленку капусточки или кукурузной каши? А на следующий день он и заявись домой со здоровущей крысой! Вы так, навскидку, не вспомните, когда ему полагается следующую прививку от бешенства делать?

— Кажется, в июне, — ответствовала Джан.

— Ага, так я и думала: помню, погода стояла жаркая, и…

— Я-то как раз не помню, Терри, но зато знаю наверняка, что с голоду умираю. Вы не поторопились бы с молоком и кукурузными хлебцами?

— О'кей, вот вернусь, еще с вами кое о чем посоветуюсь, — отозвалась Терри, и, пританцовывая, унеслась прочь. Я оглянулся на Джан — и пожал плечами. Похоже, нам даже отдохнуть и поужинать на свободе не удастся без того, чтобы не зашел разговор о делах.

Несколько минут спустя я услышал, как позади меня открылась входная дверь — и, судя по звуку шагов, вошедший направился в нашу сторону. Джан улыбнулась и заговорила с кем-то, обосновавшемся в закутке за моей спиной. Над моим левым плечом внезапно нависла рука.

— Спасибо, Док, за фонарик. Свет включили буквально через пару минут после того, как вы уехали. — Это был Тайдоу, мясник из магазина. Он неуклюже попытался протиснуться в наш закуток между Лайзой и мной.

— Док, я вот все про свою старую кобылу думаю. Ну, вот недужится ей, и все тут! Вы, часом, не знаете, что с ней такое?

Лайза с Томом взирали на Тайдоу, точно на сумасшедшего. Мы с Джан переглянулись — и не сдержали улыбок.

Приятно, когда владельцы животных так уважают своего ветеринара, что советуются с ним насчет своих питомцев, даже если консультация происходит вдали от рабочего кабинета. Однако иногда еще приятнее было бы зайти в супермаркет или в «Дейри Квин», твердо зная, что там не придется выслушивать историй про околевшую корову или собаку, страдающую расстройством желудка.

Некоторые мои более практичные коллеги уверяют, что никогда не осматривают мелких животных и не выписывают рецептов на клочке бумаге в секции «Клорокс» местной бакалеи. Держу пари, они или стороной обходят магазины, популярные среди их клиентов, или надевают накладной нос и очки. А может, просто говорят людям: «Дайте ему детский аспирин и позвоните мне утром!»

 Отправлено: 25.01.09 15:43. Заголовок: Тата Огромное спасиб..

Тата Огромное спасибо, прочла на одном вдохе, какая Вы умница!!!

 Отправлено: 25.01.09 16:56. Заголовок: Моя дочь любит чита..

Моя дочь любит читать фантастику - Брэдбери, Шелтон, Каттнер и др. А мне больше всего нравятся рассказы Каттнера. Помещаю свой самый любимый, очень любимый рассказ. (Источник Либрусек)
---------------------------------------------------------

Каттнер Генри & Мур Кэтрин Л

ОРЕОЛ

Нечего винить за эту ошибку младшего ангела. Ему дали новый ореол и указали нужную планету, а он, испытывая понятную гордость за оказанное доверие, выполнил все указания. Это случилось, когда ему впервые поручили сделать человека святым. Приземлившись в Азии, он оказался у входа в грот, открывающийся на одну из гималайских вершин. Сердце его возбужденно колотилось, когда он вошел в пещеру, готовясь материализоваться и вручить Великому Ламе его честно заслуженную награду. Десять лет тибетский аскет Каи Янг сидел неподвижно, погруженный в возвышенное созерцание, следующие десять провел на вершине столпа, а последние десять жил в этом гроте отшельником, забыв обо всем земном.

Младший ангел переступил порог грота и удивленно замер. Он явно попал не в то место. Сильный запах сакэ ударил ему в нос, он остановился как вкопанный и с ужасом вгляделся в маленького, засушенного старичка, который, присев у очага, жарил баранью ногу. Воистину пещера порока!

Как и следовало ожидать, младший ангел, ничего не зная о судьбах мира, не мог понять, чем вызвано падение Великого Ламы. Огромный кувшин сакэ, оставленный у входа в пещеру каким-то неосторожным верующим, выглядел весьма соблазнительно, и Лама попробовал, а потом - еще и еще. В данный момент это был наихудший кандидат в святые.

Младший ангел заколебался. Инструкция была совершенно однозначной: пьяница не мог носить ореола. Лама громко икнул и потянулся за очередной чашкой сакэ. Увидев это, ангел незамедлительно распростер крылья и улетел, оскорбленный в лучших чувствах.

В одном из средне-западных штатов Северной Америки есть небольшой городок с названием Тибет. Кто же обвинит ангела в том, что он приземлился именно здесь и после недолгих поисков нашел человека, который явно созрел для того, чтобы стать святым? Его имя, как сообщала табличка на двери небольшого домика, было К. Янг.

"Может, я неправильно понял? - подумал младший ангел. - Мне сказали, что его зовут Каи Янг. Здесь Тибет, значит, это должен быть он. Во всяком случае, на святого он похож. Где там у меня ореол?"

Мистер Янг задумчиво сидел на краю кровати, свесив голову на грудь. Зрелище было жалкое. Наконец он встал, оделся, побрился, причесался, умылся и спустился к завтраку.

Джилл Янг, его жена, просматривала газету, потягивая апельсиновый сок. Это была миниатюрная, довольно красивая женщина средних лет, уже давно отказавшаяся от попыток постичь смысл жизни. Она решила, что это слишком сложно. Вокруг постоянно творились странные вещи, поэтому гораздо разумнее было стоять в стороне и просто созерцать происходящее. В результате такого решения морщины почти не портили ее лицо, правда, на голове мужа прибавлялось седых волос.

Впрочем, о голове мистера Янга можно было сказать и больше. За ночь она подверглась некоторым изменениям, но мистер Янг еще не знал об этом. Джилл пила сок и с улыбкой разглядывала рекламу диковинной шляпы.

- Привет, Филти, - сказал Янг.

Это предназначалось не жене, а небольшому шотландскому терьеру, который крутился под ногами у своего хозяина и впал в настоящее безумие, когда тот слегка потрепал его за косматые уши. Маленький хулиган мотал головой во все стороны, повизгивал от радости, терся мордой об ковер. Устав наконец, терьер по имени Филти Макнэсти принялся стучать головой об пол, явно собираясь избавиться от остатков мозгов.

Янгу давно прискучили собачьи кунштюки. Он сел, развернул салфетку и посмотрел на завтрак. Потом довольно крякнул и принялся за еду.

Через некоторое время он заметил, что жена смотрит на него с каким-то странным интересом и торопливо вытер губы салфеткой. Однако Джилл не отводила взгляда.

Янг осмотрел свою рубашку. Пусть она и не была безупречно чистой, но он все-таки не нашел на ней кусков бекона или яйца. Взглянув на жену, он заметил, что та всматривается во что-то над его головой, и тоже посмотрел вверх.

- Кеннет, что это? - прошептала Джилл. Янг провел рукой по волосам.

- О чем ты, дорогая?

- Ну... это... у тебя на голове. Он расчесал волосы пятерней.

- На голове? Что ты имеешь в виду?

- Там какое-то свечение, - объяснила Джилл. - Что ты с собой сделал?

- Ничего особенного. Мужчины, знаешь ли, иногда лысеют, - раздраженно ответил Янг.

Джилл нахмурилась и отхлебнула сока. Глаза ее неотрывно смотрели вверх. Язконец она сказала:

- Кеннет, я хотела бы...

- Что?

Женщина указала на зеркало.

Недовольно фыркнув, Янг встал и подошел к зеркалу. Ничего необычного, то же лицо, которое он видел много лет. Гордиться своим отражением у него оснований не было, но, с другой стороны, физиономия его была не из тех, которых принято стесняться. Обычное, старательно выбритое розовое лицо. Долгое общение с ним вызывало v Янга чувство, близкое к гордости.

Однако с ореолом оно выглядело по-новому, как-то таинственно, что ли.

Ореол висел сантиметрах в десяти над головой, имел в диаметре сантиметров пятнадцать и больше всего походил на сияющее световое кольцо. Янг потрогал его, но ничего особенного не почувствовал.

- Это... ореол, - сказал он наконец и обернулся к Джилл.

Та, помолчав, заметила:

- Ореолы бывают у святых.

- Разве я похож на святого? - удивился муж. - Это физическое явление. Как с той девицей, у которой кровать бегала по комнате. Ты же сама читала.

Джилл помнила эту историю.

- Она делала это, незаметно сокращая мускулы.

- Но я - то ничего не делаю, - убежденно сказал он. - Правда, многие тела светятся самопроизвольно.

- О да. Поганки, например.

Янг принял это откровение не моргнув глазом и потер руки.

- Спасибо, дорогая. Надеюсь, ты не думаешь, что это известие мне поможет.

- Ореолы бывают у святых, - упрямо повторила Джилл.

Янг вновь подошел к зеркалу.

- Дорогая, ты не могла бы на минутку заткнуться? Я здорово испуган, а то, что ты мелешь, не добавляет мне смелости.

Джилл расплакалась и выбежала из комнаты. Слышно было, как она вполголоса жалуется Филти.

Янг допил остывший кофе. Он вовсе не был так испуган, как уверял. Явление было странным, но ни s коем случае не пугало. Возможно, рога вызвали бы страх и замешательство, но ореол... Мистер Янг читал воскресные приложения и знал, что все странные явления можно объяснить научно. Где-то он слышал, что вся мифология опирается на научно доказанные факты. Это успокоило его, но лишь до тех пор, пока он не собрался выйти.

Ореол был слишком широким, и казалось, что шляпа имеет два поля, причем верхнее ярко светится.

- Черт побери! - обеспокоенно произнес Янг. Он перерыл шкаф, примеряя по очереди все шляпы, но ни одна не закрывала ореола. В таком виде он не мог садиться в автобус.

Потом его внимание привлек некий крупный предмет, закинутый в угол. Янг вытащил его и осмотрел. Это был давно потерявший форму огромный войлочный головной убор, напоминающий армейское чако. Когда-то шляпа была частью карнавального костюма. Сам костюм давно канул в небытие, но чако как-то уцелело, к радости терьера, который иногда спал в нем.

По крайней мере, эта штука прикроет ореол. Янг осторожно надел чудовище на голову и подошел к зеркалу.

Ему хватило одного взгляда. Бормоча себе под нос какие-то религиозные тексты, он открыл дверь и вышел из дома.

Выбрать меньшее зло - дело непростое. За время кошмарной поездки до центра у Янга не раз мелькала мысль, что он ошибся. Он не мог заставить себя сорвать с головы это чудовище и растоптать, хотя его так и подмывало. Забившись в угол, он увлеченно разглядывал собственные ногти, мечтая о скоропостижной смерти. Позади слышались сдавленные смешки, он то и дело ловил любопытные взгляды, устремленные на его склоненную от стыда голову.

Какой-то ребенок буквально разорвал ему сердце и принялся ковыряться в открытой ране безжалостными перстами.

- Мамочка, - громко шептал малыш, - посмотри, какой смешной дядя.

- Да, детка, - ответил женский голос. - Веди себя прилично.

- А что у него на голове? - допытывался малыш.

- Не знаю, - ответила мамаша после укоризненной паузы.

- А зачем ему это? Тишина.

- Мамочка...

- Да, детка?

- Он сумасшедший?

- Да замолчи же ты! - уклончиво ответила мать.

- А что это у него такое?

Это было уже слишком. Янг выпрямился и гордым шагом, ни на кого не глядя, прошел через автобус. Встав на задней площадке, он отвернулся, чтобы не видеть любопытных взглядов кондуктора.

Когда автобус притормозил, Янг почувствовал, что кто-то положил руку ему на плечо. Он повернулся - рядом, с подозрением глядя на него, стояла мать нахального малыша.

- Что вам угодно? - желчно осведомился он.

- Этот Билли, - сказала женщина, - от него не отвяжешься. Не могли бы вы сказать, что у вас на голове?

- Борода Распутина! - рявкнул Янг. - Он завещал мне ее в наследство.

Не дожидаясь следующего вопроса, он выскочил из автобуса, стараясь поскорее скрыться в толпе.

Это оказалось довольно трудно - многих прохожих заинтересовал его головной убор. К счастью, до конторы было недалеко. Тяжело дыша, он ворвался в лифт и, послав лифтеру убийственный взгляд, потребовал:

- Девятый!

- Простите, - вежливо молвил лифтер, - у вас чтото на голове.

- Знаю, - ответил Янг. - Я сам это надел. Казалось, это прояснило все сомнения лифтера. Однако как только пассажир вышел из лифта, парень широко улыбнулся. Через несколько минут, встретив уборщика, он спросил:

- Знаешь мистера Янга? Этот тип...

- Да я его знаю. А что с ним?

- Пьян как сапожник.

- Он? Да ты спятил.

- Точно, точно, - заверил лифтер. - Лопни мои глаза.

Тем временем Святой Янг подходил к кабинету доктора Френча, врача, который, по счастью, принимал в том же здании. Ждать пришлось недолго. Медсестра, с ужасом глянув на его головной убор, на секунду исчезла, быстро вернулась и проводила пациента в кабинет.

Доктор Френч, высокий мужчина с огромными усами и обходительными манерами, радостно приветствовал Янга.

- Пожалуйста, пожалуйста, входите. Как ваше самочувствие? Надеюсь, ничего серьезного. Снимите, пожалуйста, шляпу.

- Минутку, - воспротивился Янг, отстраняясь от врача. - Сначала я хочу кое-что объяснить. У меш1 на голове...

- Порез, шрам или трещина? - поинтересовался врач. - Я перевяжу вас в одно мгновенье.

- Я не болен, - запротестовал Янг. - По крайней мере, надеюсь на это. У меня... э-э... ореол.

- Ха-ха, - вежливо хохотнул доктор Френч. - Ореол? Неужели вы настолько святы?

- Черт побери! - рявкнул Янг и сорвал шляпу. Доктор отпрянул, потом, заинтригованный, попытался коснуться ореола пальцами, но ничего не вышло.

- Признаться, это удивительно, - сказал он наконец. - Действительно, похоже на ореол.

- Но что это такое?

Френч заколебался, нервно дергая ус.

- Пожалуй, это не моя специальность. Может, обратиться к физику? Скажем, к Майо? Это у вас снимается?

- Нет! Его даже коснуться нельзя.

- Вот как?.. Мне понадобится консультация специалистов. А пока позвольте...

Он провел обычный осмотр: сердце, температура, кровь, слюна, кожа.

Наконец Френч заявил:

- Вы здоровы, как медведь. Приходите завтра в десять, я приглашу пару специалистов для консультации.

- А... вы не можете как-нибудь снять его с меня?

- Лучше пока не пробовать. Это может оказаться радиоактивным. Возможно, понадобится радиевая терапия...

Янг вышел, бормоча себе под нос об альфа- и бета-лучах. Нехотя нахлобучив свою шляпу, он спустился вниз, в контору.

Рекламное агентство "Атлас" было самым консервативным из всех. Основали его в 1820 году два брата с седыми бакенбардами, и, казалось, до сего дня тень этих бакенбардов висит над ним. Все новации наталкивались на неодобрение правления, которое лишь в 1938 году признало существование радио и подписало контракты на радиорекламу. А однажды младшего вице-председателя агентства уволили за... ношение красного галстука.

Янг осторожно прокрался в свой кабинет. Никого. Рухнув на стул, он снял шляпу и с нервным смехом рассмотрел ее. Она выглядела еще гаже, чем утром. Шляпа чемто походила на сеновал и, что хуже всего, пахла; не очень сильно, но несомненно, собакой.

Янг изучил ореол, решил, что тот держится крепко, и взялся за работу. В этот момент дверь открылась и на пороге появился Эдвин Дж. Кипп, директор агентства "Атлас". Янг едва успел сунуть голову под стол.

Кипп был невысоким элегантным мужчиной, с изяществом и сдержанностью носившим пенсне и бородку а ля Ван Дейк. Его кровь уже давным-давно превратилась в лед, он олицетворял собой угрюмый консерватизм.

- Добрый день, - поздоровался он. - Э... вы здесь, мистер Янг?

- Да, - заверил невидимый Янг. - Добрый день. Извините, у меня развязались шнурки.

От ответа мистера Киппа избавил приступ сильнейшего кашля. Под столом молчали.

- Гмм... мистер Янг?

- Да-да, я здесь, - ответил несчастный святой. - Они запутались... шнурки, я имею в виду. У вас ко мне дело?

- Да.

Кипп ждал с растущим раздражением, однако никаких признаков поспешности заметно не было. Директор взвесил возможность заглянуть под стол, но разговор в такой гротескной позе был для него неприемлем. Сдавшись, он изложил Янгу суть дела.

- Звонил мистер Девлин, - сказал Кипп. - Он вскоре приезжает и хочет, чтобы... чтобы ему показали город.

Невидимый Янг понимающе хмыкнул. Девлин был одним из лучших клиентов агентства. Точнее, бывших клиентов, потому что в прошлом году он передал свои дела другой фирме.

- Он сказал, - продолжал директор, - что у него возникли сомнения относительно его нового контракта. Он хотел поручить все фирме "Уолд", но, переписываясь с ним по этому вопросу, я склонил его к личной беседе, которая может принести нам определенную выгоду. Итак, он намерен приехать в наш город и хочет... гмм, хочет осмотреть его.

Кипп доверительно сообщил:

- Хочу заметить, что мистер Девлин довольно категорически заявил, что предпочитает менее консервативное агентство. Более гибкое, как он это определил. Вечером мы договорились пообедать, и я попытаюсь убедить его, что наши услуги будут для него самыми подходящими. Но... - Кипп вновь раскашлялся, - хотя дипломатия, конечно, очень важна, я бы хотел, чтобы вы занялись сегодня нашим гостем в менее официальной обстановке.

Во время этого монолога стол молчал, но теперь сдавленно ойкнул и отказался:

- Не могу, я... я болен.

- Больны? Может, вызвать врача? Янг тут же отверг это предложение, по-прежнему оставаясь в укрытии.

- Нет, я... я хотел сказать...

- Ведете вы себя довольно оригинально, - заметил мистер Кипп с достойной похвалы сдержанностью. - Однако есть еще кое-что, о чем вам следует знать. Я не хотел говорить, но... в общем, правление обратило внимание на вас. Мы обсуждали это на последнем заседании правления. Возможно, мы предложим вам должность вицепредседателя агентства.

Под столом онемели.

- За прошедшие пятнадцать лет вы много сделали для поднятия престижа нашей фирмы. - Говорил, разумеется, Кипп. - На вашей репутации нет ни единого пятнышка. Поздравляю вас!

Директор подошел с протянутой рукой. Рука, высунувшаяся из-под стола, быстро ответила на рукопожатие и молниеносно скрылась.

Больше ничего не произошло. Янг упрямо сидел в своем убежище, и Кипп понял, что, если не вытащит его силой, шансов увидеть Янга у него просто нет. Откашлявшись еще раз, он вышел.

Бедный Янг вынырнул из-под стола, кривясь от боли по мере того, как распрямлял ноги. Ну и дела! Как он может заниматься Девлином с этим ореолом? А не займешься - прощай повышение! Янг прекрасно знал, что выбора у работников рекламного агентства "Атлас" практически нет.

Внезапное появление ангела на книжном шкафу прервало его рассуждения.

Шкаф был довольно велик, поэтому гость уселся с удобствами и, свернув крылья, принялся болтать ногами. Одежда его состояла из куцего платьица из белой парчи и яркого ореола, при виде которого Янга затошнило.

- Ну все, - сказал он уверенно. - Ореол еще может быть результатом массового гипноза, но когда является ангел...

- Не бойся, - утешил его ангел, - я настоящий. Янг продолжал таращиться на него.

- Откуда мне знать? Видимо, я говорю с воздухом. Это явно шизо-что-то-там. Проваливай.

Ангел шевелил пальцами ног и озабоченно разглядывал его.

- Пока не могу. Дело в том, что я ошибся. Надеюсь, ты заметил ореол над своей головой? Янг нервно расхохотался.

- О да, успел заметить!

Дверь открылась прежде, чем ангел ответил. Заглянул Кипп, но увидев, что Янг занят, буркнул "простите" и закрыл дверь.

Ангел почесал золотистые локоны.

- Понимаешь, твой ореол нужно было вручить другому человеку... тибетскому ламе. Но ввиду определенного стечения обстоятельств, я пришел к выводу, что это ты кандидат в святые. Поэтому... - Ангел многозначительно повел рукой.

Янг ошарашенно смотрел на него.

- Я не совсем...

- Этот лама... согрешил, а ни один грешник не имеет права носить ореол. И я, как уже сказал, вручил его тебе по ошибке.

- Значит, ты можешь его забрать? - с надеждой спросил Янг.

Ангел воздел ладонь в успокаивающем жесте.

- Не бойся. Я проверил тебя у нашего ангела-архивариуса. Ты ведешь примерную жизнь, и потому тебе позволено оставить этот ореол, знак святости.

Испуганный Янг вскочил, размахивая руками.

- Но... но... но...

- Оставайся с миром, - сказал ангел и исчез. Янг рухнул на стул, поглаживая ноющую голову. В

эту секунду открылась дверь, и на пороге возник Кипп. К

счастью, ладони Янга прикрывали ореол.

- Мистер Девлин приехал, - сообщил шеф. - Гмм... Кто это сидел у вас на шкафу?

Янг был слишком потрясен, чтобы придумать что-нибудь, и потому пробормотал:

- Ангел.

Кипп понимающе кивнул.

- Да, конечно... Э... минуточку. Вы сказали "ангел"?.. Настоящий ангел?! Боже мой! - Он побледнел и поспешно удалился.

Янг погрузился в созерцание своей шляпы, по-прежнему лежавшей на столе. Может, лучше уж носить ореол, чем это страшилище?

Он яростно хватил кулаком по столу.

- Я больше не выдержу, не выдержу! - Он вдруг умолк, и глаза его радостно блеснули. - Ага! Мне и не придется его носить. Если уж ламе удалось открутиться... Грешник не может носить ореол. - Лицо Янга исказила злодейская ухмылка. - Значит, я стану грешником! Буду попирать все заповеди.

Он задумался, но ни одна заповедь не приходила ему в голову. Ага, есть!"Не пожелай жены ближнего своего".

Янг вспомнил жену своего соседа, некую миссис Клэй, чудовищную бабу лет пятидесяти с лицом, похожим на высушенный пудинг. Нарушать эту заповедь, пожалуй, не так уж приятно.

Вероятно, один хороший, здоровый грех приведет сюда ангела, и тот немедленно заберет у него ореол. Какое же преступление совершить проще всего? Янг задумался, но в голову ничего не приходило, и он решил пойти прогуляться. На улице-то уж наверняка подвернется подходящий случай.

Он заставил себя напялить шляпу и уже собирался войти в лифт, когда его окликнули. По коридору шествовал какой-то толстяк.

Янг узнал мистера Девлина.

Определение "толстый" применительно к мистеру Девлину звучало эвфемизмом. Этот человек выглядел так, словно вот-вот лопнет. Его ноги, задыхавшиеся в яркожелтых туфлях, на уровне лодыжек выливались из них, напоминая распустившийся цветок. Фигура этого джентльмена подсказывала сравнение с ананасом, страдающим слоновой болезнью. Массы плоти выливались из воротничка, образуя бледную вислую глыбу, на которой Янг, впрочем, заметил смутное подобие человеческого лица.

Именно так выглядел мистер Девлин, катившийся по коридору словно атакующий мамонт, и под ногами его дрожала земля.

- Ты - Янг? - просипел он. - Чуть не разминулись, верно? Я ждал в конторе... - Девлин умолк и зачарованно уставился на шляпу. Потом натянуто улыбнулся и отвернулся.

- Ну, идем, я готов.

Янг стоял, раздираемый сомнениями. Отмахнешься от Девлина - потеряешь должность. С другой стороны, ореол давил на его пульсирующие виски словно железный обруч. Одна мысль занимала его без остатка: надо поскорее избавиться от этой святой хреновины над головой.

Как только с этим будет покончено, он доверится своей удаче и дипломатии. Забрать своего гостя сейчас с собой было бы безумием. Но разве не безумно было разгуливать в этой несчастной шляпе?

- Извините, - кашлянул Янг, - у меня есть дело, не терпящее отлагательства. Я вернусь, как только освобожусь.

Пыхтя от смеха, Девлин крепко ухватил его за руку.

- Ерунда. Покажи мне город! И сейчас, прямо сейчас! Янг уловил мощный запах алкоголя и быстро сообразил, что надо сделать.

- Хорошо, - согласился он наконец. - Идем. Внизу есть бар, там можно выпить.

- Хорошо говоришь, - добродушно заметил Девлин, едва не свалив Янга с ног дружеским шлепком по спине.

- О, лифт пришел!

Они втиснулись в кабину. Янг закрыл глаза и молча терпел, чувствуя, как его шляпа притягивает любопытные взгляды. Он словно впал в спячку и очнулся только на первом этаже, где Девлин выволок его из лифта и затащил в бар.

План Янга был прост: влить несколько порций спиртного в бездонную глотку своего спутника и, выждав подходящий момент, незаметно ускользнуть. Этот хитрый план имел только один изъян: Девлин не желал пить один.

- Один для меня и один для тебя, - настаивал он. - А потом - еще по одному.

Отказаться Янг не мог. Хуже всего было то, что алкоголь, выпитый Девлином, немедленно поглощался всеми клетками его огромного тела, и тот в результате пребывал в бесконечной эйфории, тогда как бедный Янг - как бы это поделикатнее сказать - нализался.

Он тихонько сидел на своем стуле, поглядывая на Девлина, и каждый раз, как подходил официант, ловил его взгляд, адресованный шляпе. Это раздражало еще больше.

Кроме того, Янга по-прежнему беспокоил ореол. Он думал о грехах: поджог, грабеж, диверсия и убийство мелькали перед его глазами, словно в калейдоскопе. Он даже попробовал стянуть у официанта мелочь, но тот был слишком внимателен. Он лишь дружески усмехнулся и поставил перед Янгом очередной стакан.

Тот с отвращением уставился на него, потом, приняв какое-то решение, встал и побрел к двери. Девлин нагнал его только на улице.

- Что случилось? Давай пропустим еще по одному!

- У меня дела, - сказал Янг с болезненным добродушием. Он вырвал трость у какого-то прохожего и принялся размахивать ею так грозно, что протестующая жертва в панике обратилась в бегство. Воздев трость, Янг угрюмо задумался.

- Какие у тебя дела? - допытывался Девлин. - Покажи мне город.

Янг внимательно разглядывал паренька, стоявшего у края тротуара и не сводившего с него глаз. Мальчик живо напомнил ему мерзкого сопляка из автобуса.

- Так что у тебя такое срочное? - требовал объяснений Девлин. - Какие такие важные дела?

- Вздуть парочку сопляков, - сказал Янг и бросился на перепуганного пацана, размахивая тростью. Тот, испуганно вскрикнув, кинулся бежать. Янг гнался за ним, пока не налетел на фонарь. Столб вел себя неучтиво и властно преградил ему дорогу. Янг запротестовал, начал спорить, но втуне.

Паренек удрал. Отпустив по адресу фонаря несколько саркастических замечаний, Янг повернулся назад.

- Что ты вытворяешь? - спросил Девлин. - Пошли отсюда, а то фараон уже на тебя поглядывает. Он взял Янга под руку и повел по тротуару.

- Что вытворяешь? - переспросил Янг. - Очень просто: я хочу грешить!

- Как?.. Грешить?

- Грешить.

- Но зачем?

Янг многозначительно постучал по своей шляпе, но Девлин понял его жест превратно.

- Так ты псих?

- Заткнись! - Янг впал в ярость и неожиданно сунул трость между ног проходившего директора банка, которого знал в лицо. Несчастный тяжело рухнул на тротуар, но встал без повреждений, даже с достоинством.

- Простите! - извинился он.

Янг тем временем проделывал странные манипуляции: подбежав к одной из витрин, он принялся возиться, со своей шляпой, явно пытаясь заглянуть под нее, но при этом не допустить, чтобы это сделал кто-то другой. Наконец он громко выругался, повернулся и потащил за собой удивленного Девлина, словно шарик на веревочке.

Он шел, вполголоса бормоча.

- Нужен грех... настоящий грех. Что-нибудь страшное... Сжечь сиротский приют. Убить тещу. Убить... кого угодно!

Он пристально взглянул на Девлина, и тот попятился. Янг недовольно фыркнул.

- Нет. Слишком уж велик. Ружье и нож не годятся. Нужно взрывать... Подожди! - он сжал руку Девлина. - Кража тоже грех! Разве нет?

- Конечно! - горячо согласился Девлин. - Но ты "едь не...

Янг покачал головой.

- Нет, слишком много свидетелей. Нет смысла садиться в тюрьму. Пошли.

Он бодро зашагал по улице, Девлин за ним. Как и было обещано, Янг показал гостю город, хотя потом ни один из них не мог точно вспомнить, что они делали. Вскоре Девлин задержался для пополнения запасов в магазине и вышел из него с бутылками во всех карманах.

Часы сливались в алкогольном тумане. Для несчастного Девлина жизнь стала призрачно-нереальной, он впал в состояние спячки, едва замечая многочисленные события, следовавшие одно за другим до самой ночи. В конце концов он пришел в себя настолько, чтобы осознать, что стоит вместе с Янгом перед деревянной фигурой индейца у табачного магазина. Возможно, это был последний из деревянных индейцев. Этот потрепанный реликт прошлых дней, казалось, вглядывался своими блеклыми стеклянными глазами в горсть деревянных сигар, которые держал в вытянутой руке.

Янг где-то потерял свою шляпу, и Девлин вдруг заметил в своем спутнике что-то необычное.

- У тебя ореол, - осторожно заметил он. Янг вздрогнул.

- Да, - сказал он, - ореол. Этот индеец...

Он умолк.

Девлин смотрел на фигуру с отвращением. Деревянный индеец производил на него гораздо более сильное впечатление, чем какой-то там ореол. У него даже мурашки по спине побежали. Он отвернулся.

- Кража - это грех, - прошептал Янг, а затем с радостным возгласом начал поднимать индейца. Едва сделав это, он тут же свалился под его тяжестью, но затем, изрыгая проклятия, попытался вновь поднять страшилище.

- Тяжелый, - пожаловался он, справившись наконец. - Помоги мне.

Девлин уже давно перестал искать логику в поступках безумца, хотя ореол несколько беспокоил его. Янг был полон решимости согрешить. В конце концов оба мужчины двинулись по улице, таща деревянного индейца.

Хозяин табачного магазина вышел на улицу и долго смотрел им вслед, потирая руки. Лицо его выражало откровенную радость.

- Десять лет я пытался избавиться от этого чудища, - восхищенно прошептал он. - И вот наконец!..

Войдя в магазин, он закурил сигару, чтобы отметить свое освобождение.

Тем временем Янг и Девлин нашли стоянку такси; на ней стояла какая-то машина, а ее водитель слушал радио. Янг помахал ему.

- Такси? - Водитель оживился, выскочил из машины и открыл дверцу. В следующий момент он застыл в полупоклоне, глаза едва не вылезли у него из орбит.

Он никогда не верил в духов, более того, всегда считал себя циником. Однако, оказавшись лицом к лицу с шишковатым вампиром и падшим ангелом, тащившими деревянного индейца, внезапно поверил, что за пределами жизни открывается темная бездна, полная невообразимого зла. Взвыв от ужаса, водитель нырнул в свою машину и улетел, словно дым по ветру.

Янг с Девлином угрюмо переглянулись.

- И что теперь? - спросил Девлин.

- Я живу неподалеку, - ответил Янг, - два квартала отсюда. Пошли!

Время было позднее, пешеходов почти не было. Несколько человек, которых они встретили, ради сохранения здравого рассудка предпочли игнорировать странных носильщиков и идти своей дорогой. Вот так Янг, Девлин и деревянный индеец добрались до цели.

Дверь дома была закрыта, а Янг никак не мог найти ключ. Он испытывал странное нежелание будить Джилл, а кроме того чувствовал, что деревянного индейца нужно как-то спрятать. Подвал показался ему подходящим укрытием, он затащил обоих компаньонов к подвальному окну, разбил его и запихнул в него идолище.

- Ты правда здесь живешь? - с подозрением спросил Девлин.

- Тихо! - оборвал его Янг. - Идем!

Он последовал за индейцем и с шумом приземлился на кучу угля. Девлин, согия и ругаясь, вскоре присоединился к нему. В подвале было достаточно светло: ореол вполне сходил за двадцативаттную лампочку.

Янг предоставил Девлину заниматься ссадинами, а сам начал искать индейца. Статуевина куда-то запропастилась. Наконец он нашел ее за бочкой, вытащил и поставил. Потом отступил на шаг, пошатнулся и вгляделся.

- Есть грех, - восторженно икнул он. - Кража! Дело ведь не в том, что крадешь, а в принципе. Деревянный индеец ничуть не хуже миллиона долларов, правда, Девлин?

- Хотел бы я порубить этого индейца на дрова, - ответил Девлин. - Ты заставил меня тащить его километров пять. - Он умолк, прислушиваясь. - А это что?

Звук приближался. Филти, часто наставляемый в его обязанностях по охране дома, решил воспользоваться случаем. Из подвала доносился шум наверняка, воры, - и хулиганистый терьер резво помчался вниз по лестнице под аккомпанемент страшных угроз и проклятий из подвала. Громко возвестив о своем желании изгнать непрошенных гостей, он бросился на Янга, который торопливо зачмокал, пытаясь успокоить разъяренную собаку.

Однако у Филти было свое мнение по этому вопросу, и он закрутился, как безумный дервиш, жаждущий крови. Янг замахал руками, безуспешно пытаясь удержать равновесие, затем плашмя рухнул на пол. Так он и остался, а глупый Филти, заметив ореол, накинулся на него, царапая голову хозяина.

Чувствуя, как выпитое подступает к горлу, Янг попытался схватить собаку, но наткнулся на ноги деревянного индейца. Фигура зашаталась. Филти вовремя заметил опасность и распластался рядом с хозяином, но тут же вновь вспомнил о своих обязанностях и с рычанием вцепился в ближайшую часть тела Янга, пытаясь лишить несчастного брюк.

Янг, по-прежнему уткнувшись лицом в пол, отчаянно. сжимал ногу деревянного аборигена.

Послышался оглушительный грохот, подвал залил яркий белый свет, и явился ангел. Для Девлина это было уже слишком. Он рухнул на груду угля, закрыл глаза и что-то забормотал. Филти рявкнул на пришельца, попытался, впрочем, безуспешно, - куснуть одно из свисающих до пола крыльев, а затем замер, хрипло потявкивая. Крыло оказалось раздражающе нематериальным.

Ангел встал над Янгом с горящими глазами, в позе, выражающей некое торжество.

- Да будет это для тебя символом доброго дела, - тихо сказал он и концом крыла указал на фигуру индейца, которая тут же исчезла. - Ты порадовал сердце ближнего, хотя это и потребовало от тебя больших усилий. Ты весь день старался его освободить, рассчитывая не на награду, а лишь на неизбывные заботы.

Так гряди же, Кеннет Янг. Да будет ореол тебе наградой и да сохранит от всех грехов.

Младший ангел тихо исчез, за что Янг был ему искренне признателен. У него уже начинала болеть голова, и он опасался громких звуков.

Филти нервно гавкнул и возобновил атаку на ореол. В этой ситуации Янг решил, что лучше вернуться в вертикальное положение. Правда, это заставило стены закружиться в тарантелле, однако остановило покушения Филти на его голову.

Проснувшись, уже совершенно трезвый, Янг почувствовал раскаяние. Он лежал между грудами угля, смотрел на солнечные лучи, заглядывающие в разбитое окошко, и пытался припомнить события вчерашнего дня. Его желудок неустанно пытался выскочить через пересохшее горло.

Вместе с пробуждением пришло осознание трех фактов: неизбывные заботы и впрямь ждали его, ореол попрежнему отражался в зеркале над умывальником, и к тому же вспомнились прощальные слова ангела.

Янг мысленно застонал. Похмелье пройдет, но ореол останется. Только греша мог он стать недостойным его, однако этот светящийся обруч выделял его из всех прочих смертных. Все его поступки отныне будут добрыми, все, что он сделает, будет служить ближнему.

Он больше не мог согрешить!

 Отправлено: 25.01.09 19:16. Заголовок: Все на том же ЛИБРУС..

Все на том же ЛИБРУСЕК прочитала сегодня повесть ленинградского писателя Б.Алмазова "Боберман-стюдеббеккер" на одном дыхании.
И "Полные записки кота Шашлыка" автор Алекс Экслер.
Будет время посмотрите, почитайте.

 Отправлено: 26.01.09 09:15. Заголовок: Может быть, кому-то ..

Может быть, кому-то пригодится вот этот сайт: http://freebooks.net.ua/ Здесь можно бесплатно скачивать аудиокниги любых жанров. Приятного прослушивания!

P. S. пенка, по Вашей наводке скачиваю аудиокнигу Дины Рубиной - "Высокая вода венецианцев".

 Отправлено: 26.01.09 10:43. Заголовок: Я с таким удовольств..

Я с таким удовольствием прочитала "Полные записки кота Шашлыка" Алекса Экслера, что принялась за чтение его других юмористических рассказов. Очень понравилась "Маленькая кошка Нюся" -
--------------------------------------
Алекс Экслер

МАЛЕНЬКАЯ КОШКА НЮСЯ

У нас всю жизнь дома жили коты. И когда на семейном совете встал вопрос о том, что хорошо бы домой приобрести некое котообразное чудовище, дабы, так сказать, поддержать добрую традицию, Мария неожиданно предложила купить кошку, а не кота. Потому что, сказала Мария, у котов есть масса недостатков: они жуткие эгоисты и не любят своих хозяев. Они буянствуют по квартире, лазают по занавескам, бьют посуду и "убивают" целофановые пакеты. Коты грубые, неласковые, а по животику чесать их надо ногой в ботинке или даже в сапоге, чтобы они хоть что-нибудь почувствовали. Также коты обладают ужасной привычкой метить все вокруг, из-за чего наша семья уже лет десять назад лишилась всех друзей, потому что даже самые преданные из них в нашу квартиру не могли зайти даже под дулом пулемета. Кроме того, коты периодически взревывают своим дурным мявом в самый неожиданный момент, из-за чего можно уронить себе на ногу кипящий чайник.

Зато кошечки, заявила Мария, совсем другие: они любят своих хозяев, забираются на колени, прижимаются головой к животу и мурчат моторчиком: "мур-мур-мур". По квартире кошечки ходят легкими и неслышными шагами, ничего никогда не ломают, не бьют и ненавидят лазить по занавескам. Кошечки легко приучаются к туалету, никогда не метят квартиру, а мявчат так мелодично и нежно, что из-за них никто и никогда не ронял на ногу не только чайник, но и кастрюлю с борщом.

Не знаю, как вы, но я не из тех, кто спорит с женой, когда она права, поэтому мы поехали на Птичий рынок за кошкой...

На Птичке, как вы понимаете, выбор был такой, что просто глаза разбегались. Обычные дворовые кошки и коты выдавались за самые немыслимые породы: персидские, ангорские, абиссинские, американские Керлы, британские короткошерстные, донские сфинксы (для этого бедных кошечек обрили налысо, и это в такой-то холод), норвежские лесные, шотландские вислоухие, экзоты и японские бобтейлы. Прекрасно понимая, что все эти немыслимые породы через пару месяцев обязательно превратятся в одну единственную - "дворовую", я выбирал кошку не из соображений "породы", а по принципу "какая больше глянется".

Между тем, кошки и коты "глядеться" особенно не хотели. Невелика радость торчать в возрасте одного-трех месяцев в такую холодину на рынке, делая вид, что ты безумно увлечен игрой в бантик. А продавцы, разумеется, изо всех сил старались расшевелить свой "товар", поэтому постоянно теребили несчастных кошек, не давая им прижаться друг к другу и застыть, чтобы согреться.

И тут среди всей этой выставки-продажи я увидел НЮСЮ. Нюся, как и все остальные коты, сидела вместе с двумя другими котятами в плексигласовом аквариуме. Однако другие кошки дрожали и прижимались друг к другу, но Нюся согревалась совершенно другим способом: она со страшной силой драла какой-то бантик. Как только я увидел ее - этот маленький комочек, который, несмотря на жуткие окружающие условия нашел в себе силы играться с бантиком, я понял, что это - моя кошка.

Переговоры с ее владелицей много времени не заняли. Хозяйка всего за тысячу рублей переуступила мне право считать Нюсю персиянкой, хотя на самом деле ее папа был выкрест из ангоров, а мама - помесь дворняжки с крокодилом. Впрочем, об этом я узнал несколько позже...

Нюся приехала к нам домой и стала, как говорится, жить-поживать. Честно говоря, у всех моих друзей и родственников, когда они видели этот маленький пушистый комочек, лежащий в углу дивана, на глаза наворачивались слезы - уж больно трогательно выглядела маленькая Нюся (ей тогда только-только исполнился месяц), которая казалась такой несчастной и беззащитной.

Впрочем, у нас с Марией слезы на глаза перестали наворачиваться где-то в первый же день. Нюся, при всей своей "воздушности" и кажущейся хрупкости, обладала грацией слона и настойчивостью крокодила на охоте. Это выяснилось в первый же день, когда мы собрались ложиться спать. Нюсю уложили в специально купленную кошачью корзиночку с мягкой подстилкой и одеяльцем, пожелали ей спокойной ночи и мы с Марией еще раз умилились, глядя на пушистый комочек.

Но через пять минут к нам в спальню с дикими звуками вбежало Нюсино одеяло. Оно бегало по полу и пищало, а мы все никак не могли понять, в чем дело, пока не догадались поднять одеяло и обнаружить под ним Нюсю, которая, как выяснилось, вовсе не желала спать в другой комнате. Ну ребенок - он и есть ребенок. Поэтому ее взяли в постель.

Спать она пожелала на моей подушке, о чем заявила довольно недвусмысленно, попытавшись меня с нее согнать. Но тут уже я возмутился, потому что кошка кошкой, а моя подушка - это privacy, да и вообще - никому не позволю посягать на мою собственность. Так что Нюся была уложена рядом, я же положил голову на подушку и попытался заснуть.

Но маленькая Нюся сделала следующее: она аккуратненько залезла на край подушки, легла боком, уперлась всеми четырьмя лапками в мою голову и стала меня спихивать. Я, чертыхаясь, позволил ей отвоевать сантиметров пять, надеясь на то, что сдача на милость победителя позволит избежать мародерства в захваченном городе, но Нюсе этих пяти сантиметров было явно мало. Поэтому, когда она почувствовала, что сопротивление нарастает, Нюся просто выпустила когти. Дикий вопль вместе с нехорошим словом огласил нашу спальню, и Нюся была выдворена обратно в свою корзиночку.

Через пять минут история повторилась с самого начала. Сердце не позволило нам плотно закрыть дверь в спальню, чтобы, дескать, "маленькая Нюся не боялась спать одна", поэтому к нам вновь вбежало пищащее одеяло, всем своим видом выражая крайнее недовольство. Нюся снова была взята в кровать, но с условием, что она не будет посягать на подушку. Нюся, вроде, согласилась, поэтому легла в ногах и затихла, обдумывая планы мести.

Минут через десять Нюся объявилась рядом с моей подушкой и стала исповедывать другую тактику захвата: она лизнула меня в щеку, заурчала моторчиком и стала всячески ластиться, показывая, как она меня любит. Я ее слегка пожурил и объяснил, что порядочной девушке в первый же день знакомства не очень прилично лезть в постель к женатому мужчине, однако был тронут ее вниманием, поэтому снова пустил на свою подушку.

Нюся ласково прижалась к моей голове (я чуть не заплакал от умиления) и заурчала так, что подушка стала заметно вибрировать. Я совсем растаял, прикрыл ее уголком одеяла и попытался заснуть... Надо сказать, что мне это не совсем удалось. Почему? А вы попробуйте заснуть, когда к вам ласково прижмется заведенный трактор "Беларусь". Кроме того, от вибрации я все время сползал к краю подушки, а Нюся, продолжая нежно урчать, даром времени не теряла, а снова захватывала территорию. Так что в конце концов я оказался снова выдворен со своей подушки, а на ней вольготно разлеглась кошка Нюся, которая, к тому же, урчала так, что заснуть под эти звуки не представлялось возможным. Наконец, мне все это надоело, я взял Нюсю, выдворил ее за территорию спальни и поклялся страшной клятвой, что больше ее не пущу, потому что очень хочу спать, и мне завтра рано вставать.

Как ни странно, Нюся не стала жалобно мявчить под дверью, требуя, чтобы ее пустили. Я полежал несколько минут, напряженно вслушиваясь, но из-за двери никаких звуков не раздавалось, поэтому я облегченно вздохнул и начал засыпать. Вдруг дверь вздрогнула под мощным ударом. Я нервно дернулся, но спросонья никак не мог понять, в чем дело. Посмотрел на дверь, но она стояла неподвижно и больше не вздрагивала. Только я снова закрыл глаза, как дверь снова вздрогнула под мощным ударом. У меня перед глазами пронеслась жуткая картина: в квартиру ворвались грабители, снеся все стальные двери, которые попались им на пути, сделали что-то жуткое с маленькой кошкой Нюсей и теперь пытаются взломать дверь моей спальни. Решив, что опасность надо встречать лицом к лицу, я вскочил и распахнул дверь... За ней никого не было. Только у порога с самым невинным видом стояла маленькая кошка Нюся. Я оторопело посмотрел на нее, но она ответила чистым и светлым взглядом, после чего шустро нырнула в глубину спальни. Решив, что все эти удары в дверь мне почудились во сне, и не имея сил и желания разыскивать Нюсю по всей спальне, я снова лег спать.

Первые десять минут прошли в полном спокойствии и тишине, поэтому я почти заснул. После этого Нюся тихонько выползла из-под кровати, нашла целлофановый пакетик, который лежал рядом со стулом, издала торжествующий вопль и стала убивать его по всем правилам древнего кошачьего боевого искусства. Я настолько хотел спать, что встать и снова ее выставить был не в состоянии, поэтому только лежал с закрытыми глазами и злился. Убивала она пакетик недолго. Минут двадцать. Я так думаю, что она сначала содрала с него кожу, а потом долго вытаскивала всякие внутренние органы и разбрасывала их по всей спальне.

Когда пакетик был, наконец, убит, Нюся превратила один из его обрывков в мышку и стала его гонять по всей комнате. Загнав мышку под кровать и убив ее, Нюся надышалась там пыли и начала чихать. От каждого чиха поднималась новая порция пыли (не подумайте ничего плохого, под кроватью я убираюсь... просто там осталась полоска пыли, до которой не достает швабра), от которой Нюся чихала еще больше. Минут через пять, я уже стал бояться, что или Нюся развалится на куски, или наши кровати разлетятся в щепки, потому что в спальне было полное ощущение, что под кроватью чихает слон.

Через какое-то время Нюсе надоело чихать одной под кроватью, поэтому она вылезла, забралась ко мне на подушку и начала чихать мне в ухо. Тут у меня уже не выдержали нервы, поэтому я взял и сам чихнул Нюсе в ухо. Нюся обиделась и упала с кровати. Краем глаза я увидел, как она недовольно вышла из спальни и направилась в сторону кухни. Я быстренько вскочил и закрыл дверь.

Через три минуты дверь начала непрерывно трястись, издавая дикий грохот. Тут, наконец, я увидел, что происходит. Оказывается, Нюся просовывала лапу под щелью снизу, цепляла дверь с внутренней стороны и начинала трясти. Поскольку между дверью и косяком был маленький зазор, дверь колотилась о косяк с такой силой, что тут и мертвый бы проснулся. А у меня появлялось четкое ощущение, что это не маленькая кошка Нюся требует, чтобы ее пустили, а что в дверь всем телом колотится озверевший бегемот.

И тут воспаленный от недосыпа мозг подсказал решение этой проблемы. Я встал, взял кусочек газеты, свернул из него бумажную трубочку, приоткрыл дверь и затолкал трубочку между краем двери и косяком. Теперь Нюся могла сколько угодно дергать дверь с той стороны: она уже не колотилась о косяк. И действительно, в спальне сразу стало тихо. Я упал на подушку и снова попытался заснуть. В этот момент в ухо мне снова кто-то чихнул. Я, совершенно обалдев, повернул голову: на меня смотрели ласковые глаза кошки Нюси, которая, вероятно, ухитрилась прошмыгнуть в дверь в тот момент, когда я ее немного приоткрыл.

У меня больше не было сил с ней бороться, поэтому я добровольно уступил Нюсе подушку, лег на самый край кровати и отрубился... Ночью мне чего только не снилось: львы, носороги, крокодилы, бегемоты, атомные взрывы и экзамены в институте. Львы меня жрали со всех сторон, носороги пыряли своим чертовым рогом, бегемоты чихали и зевали мне в ухо, атомные взрывы все время мельтешили перед глазами, а экзамены создавали настроение постоянной опасности. Периодически я просыпался и слышал тракторное урчание Нюси, которая или грызла мой нос, или месила своими лапами мою спину. Но у меня уже не было сил с ней воевать, поэтому я только жалобно стонал: "Уйди, проклятая птица", и снова засыпал.

Проснулся я на полу. Причем там мне было на диво хорошо, потому что рядом не наблюдалось никаких диких животных, включая самую опасную из них. После небольшого обследования территории выяснилось, что Самая Опасная вольготно разлеглась на моей опустевшей кровати и беззаботно игралась хвостом. На мой вопрос, каждую ли ночь она намерена меня так мучить, Нюся утвердительно чихнула и лизнула меня в нос.

И что мне теперь прикажете делать, а?